— Это Америка, командир.

— Тогда раздобудь.

— Нужно время, чувак. И деньги.

— Без проблем, — заявил Блейн. — Есть и то и другое.

Механик поковырял в зубах, заухмылялся. Хромая, двинулся к рабочему столу: папки для бумаг вперемешку с карандашными очистками в окружении полуголых девиц на календарях. У Блейна дрожали руки, но его это ничуть не заботило; он вновь стал самим собой и уже прикидывал, как поступит со своими холстами, едва удастся починить машину. Как только фара и крыло встанут на место, он сможет выбросить из головы всю эту неприятную историю и взяться наконец за работу. Я не имела представления, надолго ли им завладела эта новая идея — на час, еще на год, на всю жизнь?

— Ты едешь? — спросил Блейн, покидая гараж.

— Я бы предпочла пройтись.

— Нужно все подготовить для съемок, — сказал он. — Сама понимаешь, стоит запечатлеть весь процесс создания новой серии, всю работу. С самого начала. Сделать такой документальный фильм, как думаешь?

* * *

У входа в больницу «Метрополитэн» на перекрестке Девяносто восьмой улицы и Первой авеню выстроились в ряд пациенты-курильщики. У каждого вид его последней сигареты: все пепельные, того и гляди осыпятся на пол. Приемная за вращающейся дверью забита до отказа. Внутри еще одно облачко дыма. Капли крови на полу. Наркоманы, растянувшиеся на скамьях для посетителей. Такие больницы надо бы класть в больницу.

Я пробилась сквозь толпу. Эта больничная приемная была пятой по счету, и я уже начинала догадываться, что водитель фургона погиб от удара одновременно с девушкой и их обоих сразу отвезли в морг.

Охранник указал мне окошко справочной службы, врезанное в стену кабинета без таблички в самом конце коридора. В нем, словно в раме, сидела дородная женщина. Со стороны могло показаться, что она сидит в телевизоре. Очки болтались на шее. Я бочком приблизилась к оконцу и шепотом спросила о мужчине и женщине, возможно доставленных сюда после аварии, случившейся в среду вечером.

— Вы, значит, родственница? — спросила она, даже не посмотрев на меня.

— Д-да, — выдавила я. — Двоюродная сестра.

— Вы пришли за его вещами?

— За чем?

Вот теперь она смерила меня взглядом:

— Его вещами.

— Да.

— Вам придется расписаться.

Уже через пятнадцать минут я стояла, прижав к себе коробку с пожитками покойного Джона Э. Корригана. Они включали пару распоротых больничными ножницами черных брюк, такую же черную рубашку, белую майку в бурых потеках, трусы и носки в отдельном пакете, католический значок-амулет, пару спортивных туфель со стертыми до дыр подошвами, водительское удостоверение, выписанный в 7:44 утра в среду 7 августа штрафной талон за неправильную парковку на Джон-стрит, пакетик папиросного табака, бумажки к нему, несколько долларов и, как ни странно, ключ с брелоком, в который были вставлены фотографии двух темнокожих детей. Ко всему прочему прилагалась и нежно-розовая зажигалка, казавшаяся неуместной среди остальных вещей. Мне не была нужна эта коробка. Я взяла ее, чтобы не создавать неловкости, чтобы подкрепить вылетевшую изо рта ложь, во что бы то ни стало сохранить лицо — или просто замести следы. Мне начало казаться, что бегство с места аварии может приравниваться к убийству, оно само по себе преступление, и к нему я теперь добавила новое, едва ли столь же серьезное, но не менее постыдное. Мне хотелось оставить коробку на больничных ступенях и бежать — от себя самой. Я привела в движение столько событий и в итоге осталась с охапкой вещей, принадлежавших мертвецу. Явно утратила чувство реальности. Пора уже возвращаться домой, а я стою тут с коробкой чьей-то окровавленной одежды. Я уставилась на снимок водителя. На ней он выглядел моложе, чем подсказывал стоп-кадр из недр моей памяти. Отчего-то испуганные глаза, глядящие далеко за камеру.

— А девушка?

— Мы только констатировали смерть, — важно сказала женщина, словно проделала это лично. — Что-нибудь еще?

— Нет, благодарю вас, — пробормотала я.

Только два фрагмента головоломки мне удалось хоть как-то состыковать. По-видимому, Джон Э. Корриган (родился 15 января 1943 года, рост 5 футов 10 дюймов, вес 156 фунтов, глаза голубые) приходился отцом двум маленьким чернокожим детям с брелока, живущим где-то в Бронксе. Возможно, был женат на девушке, которую ударом швырнуло сквозь лобовое стекло. Может, девочки на брелоке были их дочерьми, теперь уже подросшими. Или, возможно, его отношения с мертвой девушкой должны были оставаться в тайне; как и говорил Блейн, у них мог быть случайный роман.

На дне коробки лежала сложенная фотокопия каких-то медицинских документов — больничная отметка, выдаваемая при выписке. Каракули едва поддались расшифровке. Тампонада сердца. Клиндамицин, 300 мг. На мгновение я словно вернулась на шоссе. Переднее крыло «понтиака» задевает машину, и теперь я вращаюсь в большом коричневом фургоне, вместе с водителем. Стены, вода, дорожное ограждение.

Когда я вышла на свежий воздух, моих ноздрей достиг запах его рубашки. Внезапно появилось странное желание разделить табак между стоящими у входа курильщиками.

«Понтиак» облепили пуэрто-риканские подростки. На них были разноцветные кроссовки и расклешенные брючки, сигаретные пачки подсунуты под рукава футболок. Когда я робко протискивалась между ними, они немедленно учуяли мою нервозность. Высокий и тощий паренек потянулся через мое плечо в коробку, выхватил пакет с бельем Корригана, притворно завизжал от отвращения и уронил пакет на землю. Остальные дружно загоготали. Нагнувшись за пакетом, я почувствовала на своей груди чьи-то пальцы.

Выпрямившись во весь рост и стараясь казаться еще выше, я немигающим взором уставилась в глаза парню;

— Не смей. — Я чувствовала себя намного старше своих двадцати восьми, будто за последние несколько дней прожила десятки лет.

Паренек попятился:

— Да я только посмотреть.

— Значит, не надо.

— Тогда покатайте меня.

— «Понтиак»! — заверещал другой мальчишка. — Потрогал Один Ниггер Тачку И Ахнул: Кадиллак!

— Подарите мне такую же, тетенька.

Новая волна смешков.

За спиной парнишки я видела больничного охранника, уже спешащего на выручку. На нем была круглая шапочка-куфи, он быстро шагал, бормоча в рацию. Мальчишки прыснули в разные в стороны и с улюлюканьем дали стрекача вдоль улицы.

— Все в порядке, мэм? — спросил охранник.

Никак не получалось вставить ключ в скважину на дверце. Мне казалось, что сейчас охранник обойдет «понтиак» спереди, увидит разбитую фару и сложит вместе два и два, но он просто помог мне вывернуть с больничной дорожки на улицу. В зеркале я видела, как он подобрал брошенный пакетик с бельем. На миг поднял его повыше, но потом пожал плечами и, уходя, сунул в урну на обочине дорожки.