Милисента и Дольсса застыли неподалеку. Их горе почти осязаемо и давит огромным грузом на мою грудь.

– Туннель оказался ненадежным, поэтому Одива приказала нам уходить, – говорит Роксана.

Я слегка качаю головой. Все, что они рассказали, основано на словах Одивы. Но мне этого недостаточно.

– Иди домой и отдохни. – Пернелль гладит меня по руке. – Ты можешь присоединиться к нашей охоте завтра.

Она говорит об охоте на золотого шакала. Но это так смешно.

– Нет. Я отправлюсь сегодня. Прямо сейчас.

Я отмахиваюсь от них, но чувствую, как их встревоженные взгляды впиваются в мой затылок.

– А как же твоя птица? – спрашивает Дольсса.

Я опускаю изумленный взгляд и вижу, что козодой безвольно болтается в руке. Ох.

На негнущихся ногах я подхожу к полуразрушенной садовой стене и бросаю птицу на камень. А затем вытаскиваю костяной нож Аилессы.

Удар.

Я поднимаю отрезанную ногу и разрезаю ладонь острой костью, чтобы она соприкоснулась с моей кровью. Все. Обряд окончен. Я сжимаю в кулаке птичью ногу с когтями.

А затем, оставив козодоя на камне, покидаю старейшин, заросший сад и заваленные камнями руины Шато Кре. И бегу. Прочь от морских утесов и плато прямиком в лес. Пересекаю паутину ручьев и рек, мост за мостом. Бегу из последних сил, пока не чувствую, как начинают неметь легкие от нехватки воздуха и колоть в боку. Пока порез на ладони не перестает жечь, а глаза не высыхают.

Я почти добралась до входа в катакомбы. И просто сгораю от желания пробраться внутрь. Но приблизившись к краю оврага, резко останавливаюсь.

Воздух с выдохом покидает легкие. Сердце подскакивает к горлу.

Я неуверенно переступаю с ноги на ногу.

Прекрасные и понимающие глаза серебристой совы смотрят на меня.

Она здесь. Под ярким светом луны. Сидит на земле, а не на дереве.

Примостилась на краю оврага.

И это явно знак того, что я права.

Аилесса жива.

Я делаю шаг вперед, и серебристая сова расправляет крылья, а затем слегка опускает их, словно защищается от меня. Она не хочет, чтобы я приближалась.

Сердце слегка замедляется в груди. Я чувствую боль в мышцах и дрожь в руках и ногах. С ладони, сжатой в кулак, капает кровь. Лапа птицы вместе с тупыми когтями впиваются в мою рану.

И тут я осознаю, что так и не получила благодати от козодоя.

Неужели я оскорбила богов? Ведь я убила птицу в ярости, а кость благодати и вовсе забрала бездумно.

– Простите, – прошу я у Тируса и Элары, но при этом продолжая смотреть на серебристую сову. – Я сделала это, чтобы спасти Аилессу.

Сова складывает крылья.

Тепло растекается по коже, и я вздрагиваю. Мир вокруг меняется, словно внезапно взошло солнце, только оно отбрасывает слабое фиолетовое свечение. Я осознаю, что происходит… Аилесса описывала нечто подобное, когда убила сокола. Так воспринимается зрение дополнительных цветов. Раньше я их не видела. Но начну, как только впервые увижу мертвых. Все Перевозчицы нуждаются в этой благодати.

Боги простили меня.

– Я спасу ее, – обещаю я серебристой сове, словно она понимает меня. – Знаю, я единственная, кто сможет это сделать.

Птица тихо вскрикивает, а затем издает звук, напоминающий мурлыканье.

– И я хорошо подумаю, прежде чем выбрать следующее животное. – Благодати козодоя хоть и полезны, но не дают мне силу, а именно ее мне сейчас не хватает больше всего. – Постараюсь действовать умнее и просчитывать все наперед.

Если Одива с четырьмя старейшинами Леурресс не смогли спасти Аилессу, то мне придется составить тщательный план, как сделал Бастьен и его друзья.

Сова качает мордочкой, напоминающей по форме сердце, сначала вперед и назад, а затем из стороны в сторону.

Моя решимость крепнет. Вот только необходимо проявить терпение, чтобы добиться успеха. Но, думаю, у меня есть время в запасе. Скорее всего, Аилесса уже рассказала Бастьену, что их души связаны узами жизни и смерти. И, видимо, он поверил ей, иначе уже убил бы подругу, особенно после того, как лишился возможности убить ее мать.

– Я не подведу.

Сова расправляет крылья, и мое зрение вновь меняется. В этот раз окружающий мир приобретает оттенок не фиолетового, а серебристого цвета, словно у каждого предмета появляется ореол, как у полной луны. Но что бы я ни видела, это не могло появиться от козодоя.

В голове, а может, и перед глазами, возникает образ.

Он полупрозрачный, но быстро уплотняется.

Я резко втягиваю воздух. Это Аилесса. Она сидит на камне, связанная по рукам и ногам. Ее голова склонена набок, а плечо прижимается к стене. Каштановые волосы спутались. Тело покрыто грязью и царапинами, а в глазах застыла пустота. Весь огонь исчез.

– Ох, Аилесса, – шепчу я, чувствуя, как все сжимается в груди.

Но стоит словам слететь с губ, как она поднимает голову, и наши взгляды встречаются. Сердце тут же пускается вскачь.

– Сабина? – Ее голос дрожит от удивления и надежды.

Я улыбаюсь, ощущая невероятное облегчение. Я верила, что она жива, но когда видишь подтверждение этому, все воспринимается по-другому.

– Будь сильной, – прошу я. – Я приду за тобой.

По ее лицу стекает слеза.

Я тянусь вперед, чтобы коснуться ее руки. Она так близко. Но в ту же секунду видение покрывается рябью, словно встревоженная вода. И Аилесса исчезает.

Сердце тяжело колотится в груди.

– Как это возможно?

Но единственная, кто слышит вопрос, – серебристая сова.

Она бьет крыльями. Отрывается от земли. И улетает.

Марсель шипит, когда я вытаскиваю еще один осколок известняка из его раны.

– Почти закончил, – успокаиваю я.

Мы вернулись в нашу комнату, и сейчас он сидит на перевернутой шахтерской тележке, которую мы обычно используем как стол. Его правый рукав закатан, обнажая рану, которая тянется по всему предплечью. Во время взрыва на него обрушился камень, потому что он неправильно рассчитал, как далеко ему следует уйти от бочонка с черным порохом.

– Жюли скоро вернется с водой. Мы промоем рану и постараемся, чтобы от нее остался лишь тонкий шрам. Уверен, Берди сочтет его неотразимым. – Я подмигиваю другу.

Марсель старательно натягивает улыбку, хотя и продолжает сжимать челюсти.

– Думаешь?

– Даже не сомневаюсь. – Я вытаскиваю еще один кусок. – Она уже считает тебя великолепным. А со шрамом ты будешь выглядеть еще более круто. Она точно не устоит.