Запросто. Вспомните предыдущий случай. Завадский сказал – и все. Никто не пикнул. Это вам не демократический форум, а театр. Режиссер здесь царь, Бог и герой.

Завадский был диктатором? Разумеется. Да еще и красным диктатором. Так почему же он не снял Раневскую просто так, вызвал ее к себе и – будем понимать прямо – попросил?

Мне кажется, Юрий Завадский был человеком. Да, именно так. А Фаина Раневская уважала в людях именно это качество. Порядочность. Если мы глянем дальше в отношения Завадского и Раневской, нам станет ясно, что, сколько бы шпилек, колкостей, иронии ни звучало в репликах Фаины Георгиевны, брошенных в сторону Юрия Александровича, все они были направлены не на человека, а на режиссера.

Поэтому легкость, с которой Фаина Раневская уступила свое место в труппе жене Завадского, объясняется ее элементарной порядочностью и пониманием ситуации. Она не хотела, чтобы Завадский получал нужный ему результат через прямое насилие, проявление самых низких человеческих качеств. Она спасала самого режиссера от унижения в его собственных глазах. Он не стал менять актрису своей властью с целью свозить собственную жену в Париж.

Был и еще один момент. Режиссура спектакля «Дядюшкин сон» была слабой. Раневская, конечно же, сделала все, что могла. Ее роль и в этом спектакле оказалась одной из самых сильных, но Фаина Георгиевна понимала, что у нее получилось хуже, чем она сама того хотела. Актриса осознавала, что режиссер тоже это видел.

Однажды после спектакля Завадский подошел к ней и сказал:

– Фаина Георгиевна, вы плохо играете.

Раневской нечего было возразить. Свою роль в этом спектакле она тоже считала далеко не самой удачной. Что-то не пошло. Возможно, иной режиссер подсказал бы, посоветовал, накричал. Но Завадский знал, Фаина Георгиевна и без его вмешательства сделает то, что нужно спектаклю.

В общем и целом, Фаина Раневская не уехала с театром в Париж. У нее не было ролей. В это время ее не приглашали на съемки фильмов. Она почти не выходила из квартиры. Даже зарплату ей несколько раз привозили домой. Актриса брала ее не как деньги, а как средство для жизни. Не более того.

Однако во всем том, что касалось работы Завадского как режиссера, Раневская была безжалостна. Она не прощала ничего, что имело отношение к искусству. Именно отсюда ее резкие саркастические заявления в стиле «пи-пи в трамвае» и другие. Но Фаина Георгиевна и ценила то, что он делал для театра вообще.

К тем заслугам Юрия Завадского, которые увидела и оценила власть, Раневская относилась с улыбкой, не однажды подтрунивала над ними. Вошел в историю один случай.

Дело было буквально через день после того, как в Кремлевском дворце Юрию Завадскому вручили Звезду Героя Социалистического Труда. Да, ни много ни мало – Юрий Александрович стал вот таким заслуженным человеком.

Назавтра был банкет уже для работников театра. Все много пили, веселились. Конечно же, когда партия и правительство так оценили трудовую деятельность главного режиссера театра, не обошлось без наград попроще и нескольким другим актерам, так что веселье на банкете было совсем не притворным. Разошлись, как тогда водилось, ближе к утру.

А завтра в три часа дня – репетиция. Все уставшие, с синими полукружьями под глазами, жадно пьющие воду. Собрались, обсуждая вчерашнее. А режиссера нет и нет.

Фаина Раневская курила у себя в гримерной комнате. Она не пила много, ей на таких мероприятиях было не очень весело, но актриса от всей души радовалась за своих коллег. И вот Раневскую вызывают – пришел Юрий Завадский.

Она поспешила затушить сигарету. Нет, Фаина Георгиевна нисколько не боялась главного режиссера. Воспитание не позволяло ей делать так, чтобы ее ожидали. Репетиция, пусть даже небольшие проигрыши ролей – дело серьезное. Актриса всегда была обязательна и пунктуальна в театре.

И вот Фаина Раневская приходит, вся труппа в сборе, а Завадского нет. Чуть отдышавшись – ведь спешила со второго этажа на первый, – Фаина Георгиевна обвела глазами актеров, в момент притихших, и громко спросила:

– Ну и где же наша Гертруда?!

Сцена, на которой собрались актеры, взорвалась хохотом. В этот самый момент на нее вбежал Завадский с красным, просто пылающим лицом. Он услышал вопрос Раневской, сейчас ему приходилось любоваться на реакцию едва ли не всей труппы.

Но, к чести Юрия Завадского, он сделал вид, что ничего не расслышал, подождал, когда заглохнут последние смешки, и тут же деловито начал:

– Приступим, товарищи!..

Пожалуй, самый резкий конфликт, скажем так, на почве искусства возник у Завадского и Раневской, когда было решено сделать еще одну постановку пьесы «Шторм». Помните, той самой, где Фаина Раневская играла роль Маньки-спекулянтки?

Революционный пафос спектакля безнадежно устарел. Поэтому Завадский решил коренным образом переосмыслить идею драмы. Как раз в это время с новой силой разворачивалось движение коммунистических субботников, вот режиссер и хотел все как бы перенастроить, пустить революционный пыл не на свержение правительства меньшевиков, а на созидательный труд. Пьеса была немного переписана, подправлена. Но еще до окончания работы над ней драматурга Завадский решил начать репетиции отдельных сцен, чтобы посмотреть, как оно будет и куда покатится.

Он кратко, в самых общих чертах обрисовал свое видение пьесы и тут же предложил сыграть одну сцену. Ну, например, все герои берут всякие метлы-веники-грабли и направляются с осветленными лицами на субботник.

Начали.

Фаина Раневская чуть задумалась и стала топтаться на месте. Потом она начала как-то бесцельно бродить по сцене, медленно приближаться к актерам и отдаляться от них.

Завадский наблюдал за всей группой. Кажется, общий план получался неплохим. Потом его взгляд сосредоточился на Раневской.

– Манька! Э-э-э, Фаина Георгиевна, что вы делаете?!

– А таки шо вы прикажете мне делать? – не смогла или не захотела выйти из образа Раневская.

А ведь и вправду: что ей было делать? Не может же Манька-спекулянтка схватить метлу и, задрав юбку, бежать за комсомолом! Она же – отрицательный образ.

– Что вы топчетесь? – закричал Юрий Завадский. – Черт возьми! Вы портите весь мой замысел постановки!

– О! – продолжила Раневская голосом и тоном Маньки-спекулянтки. – То-то я гляжу, что в говно вляпалась!

Завадский побагровел от натуги, надулся и выкрикнул оглушительно:

– Вон из тетра! – Он с пафосом указал рукой на дверь.

– Вон из искусства! – криком на крик ответила Раневская и так же пафосно указала на ту же дверь.

Завадский соскочил со сцены и убежал.

Актеры давились смехом, но ждали и чего-то неприятного. Уж очень явным оказался выпад Раневской. Завадский не мог простить ей такого.

А ведь у него и в самом деле появилась проблема. Что делать с Манькой в пьесе? Перевоспитать? Это вряд ли. Спекулянток вполне хватает в реальной жизни. Оставить как есть? Тогда товарищи коммунисты спросят, почему нет идеологически верного, счастливого конца?