— Приход Большого Белого Бваны в племя имени Патриции Лумумбы-Каас, — хихикнул Санек, совершенно не сознавая торжественности момента. За что и поплатился.

— Подчиненных можно и нужно наказывать! — строго произнесла старшая сестра, отвешивая подзатыльник. — Так папа говорил! Но смеяться над ними — ни в коем случае! Если первое дает лишь здоровое озлобление, вымещаемое на противнике, то второе — подрывает веру в свои силы и, следовательно, боеготовность.

— И что теперь? Целоваться с ними, что ли?

— Зачем? Дай пинка и посылай в бой.

— С кем?

— Разве не с кем? Наших ребят в Павлово увезли!

— Хм… тогда мы идем в Павлово. Знаешь, это даже интересно, с целым княжеством воевать. Как древний богатырь. Как его там? Добрыня Никитич, вот!

— Ага, поручик Дубровский, блин…

— А это кто, тоже великий полководец?

— Ну да, что-то вроде Аники-воина.

— То-то же. — Сашка гордо вскинул голову и похлопал по прикладу трофейного ружья. — Мы им еще покажем настоящую козью морду. Вот только доберемся.

А состояние Павловского княжества в данный момент можно было описать классической фразой — пожар в публичном доме во время наводнения, да еще усугубленного чумой. Нападение двоих неизвестных (хотя выжившие уверяли, что тех было не меньше батальона) нанесло значительный ущерб. Кроме самого Великого Князя Михаила Сергеевича Негодина, погиб и его воевода, он же — сотник. Большего же начальства тут отроду не водилось. Разве что кто-то из приближенных остался в резиденции на другой стороне Оки, но после пожара, сгубившего дебаркадер и все лодки, связи с ними не было. Они, скорее всего, и не подозревали о постигшем княжество несчастье, празднуя временное отсутствие босса. Да и сколько их там могло быть? Человек пять охранников да десятка два дворовой прислуги. Не бойцы, однозначно.

Остальное войско, как назло, было послано примучивать вольные деревни. Это и позволило злоумышленникам практически безнаказанно резвиться на пристани. Мало того, позволило угнать персональный корабль Михаила Сергеевича. Оно, конечно, покойнику речной толкач ни к чему, но судно являлось одним из символов власти, сродни скипетру и державе.

Негативный отбор, точнее сказать — уничтожение сотником возможных конкурентов, привел к тому, что выпавшие бразды правления некому было принять. Одним лень, вторые боялись, третьи не умели. Так образовалось Временное правительство числом в двенадцать человек, озабоченное извечным вопросом всех временных — кому бы подороже отдаться? Да только некому. В том смысле, что нет рядом сильного соседа, а слабым насолили так… намыленная веревка покажется более подходящим вариантом.

Подумывали послать гонцов в Шумиловскую дивизию, с теми, кажется, явных конфликтов не случалось, но решили дождаться возвращения ушедших в поход отрядов. Но надеясь втайне, что не вернется хотя бы половина. А с оставшимися поделить власть уж как-нибудь получится. Единственное, в чем отступили от давних традиций — не стали объявлять покойного Негодина свергнутым тираном. Зачем торопиться? Мало ли как оно потом обернется? Научены!

В таких растрепанных чувствах застал город вернувшийся с победой, добычей и пленными Евгений Иванович Баталин. Работавший до Нашествия экскаваторщиком на Богородском кирпичном заводе, при новой власти он сделал неплохую карьеру — сначала обычный дружинник, потом десятник, а вот сейчас волей и прихотью Временного правительства — министр обороны. Генеральские погоны получил позднее, через четыре часа после назначения на должность.

И первым же приказом — объявление чрезвычайного, а потом и осадного, положения. Народ, мобилизованный на рытье окопов вокруг Павлова, привычно ворчал, но несколько показательных расстрелов быстро привели недовольных в чувство. Если там, за стеной, нападение тваренышей на трудовую армию удавалось отбивать, хотя и с потерями, то у трибунала разговор короткий. Как автоматная очередь…

Земляные работы проводились ровно три дня, пока с реки не началась заполошная стрельба. Чертобой… они пришли.

— Ну вот придем мы туда и что скажем? — Андрей сосредоточенно намазывал на хлеб толстый слой горчицы, способный вышибить слезу даже из статуи сфинкса. — Дальше-то что?

— И действуем по обстановке. — Я снял зубами с шампура хорошо прожаренный кусочек мяса и неторопливо прожевал. — Все как обычно.

— Естественно, — согласился сын. — Действовать против обстановки гораздо сложнее.

— Не играй словами, все же понимаешь…

— Угу. Только не понимаю одного — зачем это нам?

— Не стоит думать только о себе. Эгоизм, конечно, штука хорошая, но в разумных пределах.

— И что, предлагаешь полюбить весь мир? У меня здоровья не хватит.

— Добавим.

Никитин, совершенно не понимавший, о чем идет речь, охотно уцепился за последнее слово и поднял стакан с красным вином:

— Добавим обязательно. Как там в песне? «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем!»

Отчего же не выпить под хороший тост? Обязательно нужно выпить, тем более в приличной компании. Мы сидели за накрытым столом прямо на песчаном пляже пустынного островка посреди Волги и отмечали окончание небольшой, но очень прибыльной операции. Шашлык и вино являлись ее результатом, не самым главным, но самым приятным. Что еще нужно для хорошего настроения? Вечер, солнце садится, теплый южный ветерок гарантирует отсутствие комаров, угли подернулись серым пеплом… Только иногда шипят и вспыхивают от падающих на них капель жира. Идиллия. Будто нет на земле никаких забот и печалей, и кажется, что придет сейчас прямо по воде сын плотника, и улыбнется понимающе, и сядет рядом, приняв из рук стакан с чуть терпким вином урожая последнего мирного года.

Андрей был более прозаичен. Не обращая внимания на красивости, он откинулся на спинку пластикового стула, отсалютовал Никитину полупустой бутылкой и поинтересовался:

— А ты, Иваныч, сталинист?

— Конечно, — даже удивился тот. — А ты разве нет?

— Почему нет? Даже более чем… А вот тебе это зачем?

Владимир Иванович поправил висящую на косынке руку, поморщился от боли и, немного подумав, ответил:

— А был выбор? Так уж получилось, что в последние годы перед Нашествием общество в стране разделилось на три части: первая — сталинисты, пусть даже и не осознающие себя таковыми, вторая — те, кому все по херу…

— И еще?

— Вот третья — педерасты, самая многочисленная. То самое чудище, что огромно, озорно, стозевно и лаяй. Лаяли, да…

Я слушал их разговор краешком уха, но сам не вмешивался — в пору еще не почившего в бозе Интернета приходилось принимать участие и в более оживленных форумных баталиях. А что до сталинизма… тут Никитин целиком и полностью прав, за одним только исключением — вторая группа была не совсем равнодушна, она всеми силами стремилась войти в третью. А в идеале — заменить ее. Но таких, слава богу, сейчас практически не осталось, во всяком случае, во время наших вчерашних и позавчерашних заходов в уцелевшие деревни их встречать не приходилось. Выжили нормальные люди, те, кто привык работать сам и заставлять работать других собственным примером. Может, были не такие, но не выделялись на общем положительном фоне. Наверное, приспособились к новым условиям, что внушало надежду на исправление или, по максимуму, на перевоспитание. Их дети уже будут другими, если останутся живы.