— О чем? — Рогозин удивленно поднял брови и посмотрел на Машу, словно увидел ее впервые. — О чем мы можем говорить здесь, в полутьме, в сигаретном дыму?

— Вы предлагаете сменить место общения? — Пожарская провела рукой по тщательно уложенным волосам.

— А вы бы согласились? — Рогозин многозначительно посмотрел на нее. — Может быть, вы захотите взять у меня интервью. Последнее время газеты что-то перестали поливать меня грязью или хвалить. Пора покончить с забвением, вы не считаете?

— Прекрасная мысль, — Маша допила кофе, достала деньги и рассчиталась с барменом. Она поднялась со стула и протянула Рогозину визитку. — Возьмите, позвоните, когда придете в себя после «отвертки».

— После чего? — Рогозин автоматически взял визитку, недоуменно глядя на Пожарскую.

— Так называется коктейль, который вы заказываете. Одним он мозги откручивает напрочь, другим — вставляет.

— Вы намекаете, что я ничего не соображаю?

— Нет. Я прямо говорю, что благодарю за приятные минуты и больше не злоупотреблю вашим вниманием, — запахнув меховое манто, она очаровательно улыбнулась.

— Вы вот так просто уйдете? — разочарованно произнес Рогозин.

— Да.

— А если я попрошу вас остаться?

— «Штирлиц, а вас я попрошу остаться…» — деланно строго произнесла Маша и звонко рассмеялась. — У нас что-то вроде восемнадцатого мгновения весны намечается?

— Обзовем так это маленькое приключение, — пьяно растягивая слова, ответил Рогозин. Он в несколько больших глотков допил содержимое своего бокала, положил в рот ломтик сыра. — Вы принимаете мое предложение?

— Какое?

— Еще по кофе и ко мне, — Рогозин почувствовал, как перед глазами все возмутительно потеряло равновесие и, кажется, он сам подвергал себя риску, желая подняться с места. Досадуя на то, что его так развезло, Дмитрий попытался улыбнуться одной из своих дежурных улыбок под названием «штурм», но реально получилась обычная самодовольная улыбка основательно подвыпившего мужчины.

— Нет, — ответила Пожарская и для убедительности покачала указательным пальчиком перед его лицом. — Я ухожу прямо сейчас.

— Останьтесь, — упрямо повторил Рогозин, разозлившись на эту пигалицу с вызывающим личиком. Он едва сдерживался, чтобы не выпалить одну из грубых, пошловатых шуточек в ее адрес. Он часто позволял себе быть несдержанным. Ему прощался и такой недостаток. Талант и известность смазывали грань, которую запрещалось преступать простым смертным. После второго бокала коктейля Дмитрий был на грани откровенной грубости и похабной тирады. И вызывающе презрительный взгляд Маши нарушил шаткое равновесие между затуманенным разумом и рвущимся наружу хамством. Кто она такая, в конце концов? Она насмехается над ним, а это никому не позволено. Он хочет ее поиметь сегодня, и она должна понимать, что отказывать не имеет права! Ему нужно расслабиться, а завтра — пусть считает себя свободной и независимой. Ей, кажется, только это в себе и нравится. Журналисточка, проныра газетная, думает, что он действительно пленился ее чертовыми глазками и сережками, которыми утыкано ее ухо. Как бы не так.

— Спасибо. Я просто хочу сохранить приятные воспоминания о сегодняшней встрече, — уже без тени улыбки ответила Маша.

— Ну и пошла ты, писака несчастная! — приблизив к ней свое лицо, медленно проговорил Рогозин. Она отшатнулась, скривившись от крепкого запаха водки, ударившего ей в нос. А Дмитрий, видя, как ей это неприятно, снова придвинулся и прошептал уже в самое ухо, обдавая его горячим дыханием: — Храни свое подставляло для более лучших времен, не больно-то и хотелось.

Пожарская поджала губы и, состроив презрительную гримасу, наотмашь ударила Рогозина по щеке. Тот пошатнулся, оперся о стойку бара и криво усмехнулся.

— Чао, Штирлиц, — уже достаточно громко сказал он. — Я понимаю, в критические дни трудно самой получить наслаждение, а альтруизмом дама, кажется, не страдает. Иди, иди. До встречи в эфире.

Маша бросила быстрый взгляд на недоумевающего бармена. Рогозин не принадлежал к числу посетителей, приход которых сулит скандал, неприятности. Сегодня происходило что-то из ряда вон выходящее. Пожарская поняла по выражению его лица, что он слышал по крайней мете последнюю реплику Рогозина. Ей захотелось врезать этому пьяному хаму еще разок, но умоляющий взгляд бармена удержал ее.

— Вот из-за таких ублюдков количество нормальных посетителей вашего бара может резко сократиться, — четко и громко произнесла Пожарская, обращаясь к нему. От возмущения она задыхалась. — Цирюльник хренов!

Повернувшись, она быстро прошла через небольшое помещение, где сидело еще несколько парочек, увлеченных собственными проблемами. Кажется, даже до Рогозина не сразу дошло, что говорилось конкретно о нем. Он поднял брови и медленно повернул голову в сторону входных дверей: Пожарская как раз закрывала их за собой. В этот момент бокал Дмитрия со звоном разбился о них, но Маша уже не оборачивалась.

На улице ей стало легче дышать. Но, сделав всего несколько вдохов, она почувствовала непреодолимое желание закурить. Дрожащими руками достала сигарету, зажигалку. Первая затяжка показалась болеутоляющей, спасительной. Уняв внутреннюю дрожь, Пожарская медленно пошла по улице. Ей было не по себе от того, что с ней так поступили. Она словно и забыла о том, что сама провоцировала Рогозина на ухаживание, хотела его внимания. Вот и доказала себе, любимой, что от нее всем мужикам нужно только одно, только одно. И чем меньше она будет витать в облаках по поводу любви и прочей чепухи, тем лучше для нее. Ей больше не нужны любовные осложнения. Хватит истории со Щеголевым. Наверняка ей еще перемоют косточки, да и ему достанется. Доброжелателей хватает — тому, кто на виду, всегда сложнее решать обычные человеческие проблемы. Всегда найдется кто-то, желающий приукрасить, добавить клубнички и тогда — держись! Маша зареклась от опрометчивых поступков. Больше никаких абортов, никаких знакомств, а всех этих существ в брюках она не допустит к своему телу еще очень долго, а в душу — никогда.

Одно из таких существ по фамилии Рогозин медленно поднял глаза на ошарашенного бармена. Вероятно, выражение его лица немного привело Дмитрия в чувство. Он почувствовал, что-то вроде досады — из всех его выходок эта была самой наглой, к тому же она произошла при свидетелях. Это обстоятельство вызывало у Рогозина недовольство. Он не думал о том, что вел себя по-свински, он просто пытался собрать разбредавшиеся в пьяной голове мысли, чтобы хоть что-то сообразить.

— Сколько с меня? — едва ворочая языком, спросил он и, не давая бармену возможности ответить, выложил на стойку несколько крупных купюр. — Этого достаточно?

— Очень много, Дмитрий Ильич, — бармен принялся отсчитывать сдачу, но Рогозин остановил его.

— Не надо сдачи, но ты ничего не видел и не слышал. Идет?

— Хорошо, Дмитрий Ильич, — поспешил согласиться бармен. — Я могу вызвать вам такси.

— Валяй, — улыбнулся Рогозин и, шумно потянув носом пропитанный запахом табака воздух, поморщился. — Вызывай, а то я скоро превращусь в пепельницу.