Значит, нам надо было заявить, а потом убедительно доказать, что КПСС (вернее, не вся КПСС, не рядовые коммунисты, а партийная верхушка) присвоила (здесь важен именно термин) себе государственную власть.

Вот если бы в Конституции СССР было записано, что государственная власть принадлежит КПСС, а партия ее осуществляет через Советы, через какие-то другие органы, то юридически было бы всё безупречно. С такой формулировкой нельзя было бы и мысли допустить, что КПСС присвоила себе государственную власть. А без нее получалось, что по Конституции государственная власть — это все-таки Советы народных депутатов, правительство, суды и так далее, а никак не генеральный секретарь ЦК КПСС со товарищи.

То есть в основе моей концепции был всего один тезис: власть записана за Советами, а осуществляет ее коммунистическая партия. И я сказал: нам в суде надо только эту очевидную для всей страны и понятную всем людям вещь поставить во главу угла. Вот это наша генеральная линия, и ее надо доказать. Доказать, кстати, оказалось не так чтобы просто. Потому что одно дело — знать, а другое дело — предъявить документы. И мы где-то месяца два потратили на рассекречивание всех архивов. Главный среди них — это (так и называется) «Особая папка ЦК КПСС», где хранились секретные материалы заседаний политбюро.

И когда мы эти документы откопали, начала почти круглосуточно работать комиссия по их рассекречиванию. Мы нашли решения политбюро ЦК КПСС по финансовым вопросам, по военным вопросам; экономические решения, которые не оформлялись постановлениями Совета министров СССР, даже форму не обретали, хотя бы псевдоюридическую. Партия решала все вопросы государственного уровня, те, которые должны решать парламент, правительство, суды и так далее. И мы по каждой ветви власти выкладывали эти документы: решение политбюро — направить войска в Афганистан; решение политбюро — перечислить деньги коммунистам Анголы (государственные, бюджетные деньги, не взносы членов КПСС); решение политбюро — вынести судебный приговор Буковскому… И было четко видно, что получается присвоение государственной власти партийной верхушкой. Я до сих помню тот шок, то оцепенение от услышанного, что охватило всех присутствующих в зале.

В заключительном слове я специально проводил линию: рядовые коммунисты тут ни при чем. Получается, что их именем прикрывались неприглядные дела партийной верхушки. То есть рядовые партийцы, как и все граждане страны, по сути — потерпевшие. Так нам удалось оторвать массовую базу КПСС от партийной элиты. В результате по всем пунктам ходатайства коммунисты нам проиграли.

В мотивирующей части своего постановления от 30 ноября 1992 года Конституционный суд Российской Федерации написал так: «Установление того факта, что руководящие структуры КПСС и КП РСФСР осуществляли на практике вопреки действовавшим конституциям государственно-властные функции, означает, что роспуск их правомерен и восстановление недопустимо».

Однако коммунисты до сих пор подают как победу в суде тот пункт, что коммунистическая идеология как идея не стала предметом запрета. Но мы и не ставили перед собой такой задачи. Более того, мы как раз из этого и исходили. Мы подчеркивали, что не отбираем у людей, победивших во Второй мировой войне, идею, ради которой они воевали и гибли, не судим идею, с которой они строили будущее, возрождали страну.

Почему я об этом так подробно пишу? Да потому, что в решении Конституционного суда именно эти наши позиции — идеологию никто не запрещал и не собирается запрещать, первичные организации КПСС ни в чем не виноваты — занимают видное место. Конституционный суд был просто вынужден об этом написать.

А еще товарищи Зюганов, Полозков и иже с ними, конечно, в курсе одной важной детали, но предпочитают помалкивать: не хотят афишировать, что компартия РСФСР не является правопреемницей КПСС.

У меня была такая линия защиты. Давайте мы допустим и согласимся, что КПСС — это все-таки общественная организация, нормальная партия. Тогда возникает вопрос: что говорит законодательство СССР об общественных организациях и партиях? А закон СССР 1989 года говорит, что любая общественная организация, включая партийную, является общесоюзной в том случае, если ее структуры действуют в большинстве союзных республик. Республик в СССР, как известно, пятнадцать. А большинство в этом случае — восемь. Но позвольте, на момент принятия Ельциным указа от 6 ноября 1991 года КПСС уже не имела практически ни одной легально действующей союзно-республиканской организации. И это подтверждается вот такими-то документами.

И я судьям говорил: «Коллеги, вот закон. Вы хотите быть формальными юристами? Так давайте будем формальными юристами». В законе написано «в большинстве», то есть как минимум в восьми. Вот вам таблица, где указано, была ли в союзной республике на момент издания указа партийная организация или нет. А организаций, оказывается, к тому времени и не осталось. Где Верховный Совет запретил, где сами распустились по призыву Михаила Сергеевича.

Ну и где тогда эта организация, которую Ельцин запретил своим неконституционным указом? Нельзя запретить организацию, которой нет. Именно поэтому для судей было легко написать, что раз КПСС уже не было, то КПРФ не является ее правопреемницей. Всё, точка.

А что особенно важно и мне лично как юристу приятно, так это то, что в решении суда записано, что именно неконституционное, незаконное присвоение власти и стало причиной распада и юридической дисквалификации КПСС. Причем мы не настаивали на такой формулировке — это суд уже сам сделал, и, похоже, с удовольствием. Мол, дорогие коммунисты, вы сами себя похоронили, поэтому не надо валить с больной головы на здоровую.

Кстати, во время этого серьезного суда был один смешной случай.

Против президентской стороны от коммунистов выступали три партийных тяжеловеса — лично товарищ Зюганов Геннадий Андреевич, товарищ Рыбкин Иван Петрович и товарищ Исаков Владимир Борисович. Плюс еще несколько статусных коммунистов изображали античный хор за кулисой. И вот решил этот коллективный разум, что если не можешь противостоять аргументам, значит, надо дискредитировать противника — вырубить ключевую фигуру в президентской команде, то есть меня.

И где-то недели через три после начала слушаний Иван Петрович Рыбкин вышел на трибуну и трагическим голосом провозгласил: «У нас есть информация, что представитель президента Шахрай в нарушение закона скрыл, что имеет дачу, точнее — целое поместье в Зальцбурге, в Австрии. Вот мы и интересуемся, и спрашиваем уважаемых судей, как можно с такими моральными и юридическими качествами участвовать в процессе в Конституционном суде нашей великой Родины?»

И еще паузу такую долгую взял, чтобы сверлить меня скорбным и презрительным взглядом. Ну, думаю, у нас тут уже пошел не суд, а какой-то «Театр» Сомерсета Моэма, вернее антреприза в Вышнем Волочке.

Вдобавок после такого эффектного заявления товарища Рыбкина коммунисты прямо не волну, а цунами в прессе подняли: ну как же, у Шахрая, оказывается, дворец в Зальцбурге. Честно скажу, что сначала я растерялся. Вроде просчитал все ходы и сценарии, но что в итоге придется отдуваться за какую-то мифическую собственность, совершенно не ожидал.