Ни одно из предположений не казалось правдоподобным, но Мастер не стал ломать голову. Рано или поздно истина все равно откроется.

Полная маскировка не требовала усиленного контроля речи. Речевые блоки были запрограммированы на все случаи жизни, и никто из русских, услышавших разговор двух офицеров, ничего бы не заподозрил. Истинный разговор шел на уровне обмена мысленными образами, отображаемыми иероглифами.

«Вы как всегда безупречны, господин. Я отправил шифрограмму фюреру о том, что задание выполнено».

«И?»

«Фюрер доволен. Он приказал предложить Вам новый контракт».

«Чего он хочет?»

«Он хочет, чтобы Вы добрались до Новой Швабии и возглавили воспитание новой расы сверхлюдей».

«Нет».

«Сумма впятеро против обычной».

«Нет. Он передал номера счетов?»

На лице Граберта не отразилось ничего. Но Мастер понял, что ученик очень огорчён.

Его можно было понять.

За восемь лет Мастер научил его слишком многому, но это было далеко не все. Истинных возможностей миккё Граберт так и не постиг.

Что, в общем-то, неудивительно.

Только Мастер стихии Пустоты может действовать, не обращая внимания на границы пространства и времени. До сих пор сам Мастер не был уверен, до конца ли он постиг Величие Пустоты.

Граберт же знал, насколько он далек от этого.

И Мастер был единственным в этом мире, кто мог бы указать ему Путь.

Это Граберт тоже знал наверняка.

«Да, Учитель», — на долю секунды позже чем следовало послал мысль Граберт, доставая из планшета конверт и протягивая его Мастеру.

Левой рукой.

Их пальцы соприкоснулись лишь на мгновение.

«Почему левой?» — пришла запоздалая мысль.

И вслед за ней — укол в тыльную сторону ладони.

Мастер усмехнулся.

Ну конечно.

Перстень с изображением мертвой головы наверху на самом деле был не просто высшей наградой рейхсфюрера СС за заслуги перед Третьим рейхом. Способный Ученик превратил его в боевое кольцо-какутэ с шипом на обратной стороне, отравленным ядом торикабуто. Граберт и вправду был лучшим. Любое другое кольцо вызвало бы подозрение. Но не высшая награда умирающей родины Ученика. Ведь и родина Мастера сейчас тоже тонула в огне…

Граберт склонил голову в ожидании удара.

«Почему торикабуто? Ты хочешь умереть вместе со мной?»

Граберт поднял голову и бросил на Мастера взгляд, полный недоумения.

«Есть гораздо более быстрые яды. Почему торикабуто?»

В глазах Граберта промелькнуло отчаяние.

— Воин, потерявший господина, становится ронином, — хрипло проговорил он вслух. — Воин, предавший господина, зовется урагири[38]. Но господ может быть много, а истинный Учитель всегда один. Воин, убивший своего Учителя не в бою, не имеет названия. Он просто перестает быть воином.

Мастер улыбнулся. Полная маскировка перестала иметь смысл. Он умирал. И его ученик тоже готовился умереть.

— Ты убил Учителя, но ты выполнил приказ и не предал господина, — произнес он. — Хотя господин предал тебя.

Граберт бросил на Мастера непонимающий взгляд.

— Он знал меня, знал тебя и решил, что мы убьем друг друга, — сказал Мастер. — Но ты будешь жить.

— А надо ли? — прохрипел Граберт.

— Надо, — кивнул Мастер. — Адольф не достигнет Новой Швабии. Зато ее достигнешь ты.

— Но, Учитель!

Сёдзи между двумя мирами приоткрылось. Страна Токоё звала к себе Мастера.

Он покачал головой.

— Ты принес?

— Да.

Из-за пазухи Ученик достал изогнутую палку, выкрашенную в траурный белый цвет, и с поклоном протянул ее Учителю.

В ответ Мастер протянул обратно конверт с номерами банковских счетов.

— Возьми. Тебе это понадобится.

Ученик принял конверт не прекословя. Воля умирающего — закон для остающихся жить.

Мастер взял палку обеими руками и сдернул ножны со скрытого лезвия.

Кусунгобу. Самурайский кинжал для совершения сэппуку. Реликвия, передаваемая из поколения в поколение.

Клинок вошел легко, освобождая ками из плена несовершенной плоти.

— Ты достигнешь Новой Швабии. Это… моя последняя… просьба, — сказал Мастер, сбрасывая с себя тело словно старую, изношенную одежду.

В глазах Граберта стояли слезы.

«Жизнь не стоит слез, — прозвучало в его голове. — Мы еще не раз встретимся на Пути Синоби».

* * *

Бывает, возникает такое чувство — ты знаешь, что на тебя смотрят. И очень хочется обернуться. Вроде лежишь носом к стенке, пригрелся, кайф одним словом — ан нет, так и подмывает разворошить свернутую из одеяла тёплую скорлупу и глянуть через плечо. Хотя доподлинно знаешь, что нет там никого и быть не может.

И все же Виктор обернулся…

Она сидела на старом ящике и смотрела на него.

Виктор мог бы поклясться, что с той самой минуты, как он в очередной раз очнулся на лежбище Коляна в знакомом сарае, ни одна живая душа не переступала порога. Однако факты — вещь упрямая.

Такие глаза он видел лишь однажды в японском мультике про каких-то летающих суперменов. Там они принадлежали девчонке, которую поначалу все шпыняли, а потом она круто мстила вражьей силе. Чем дело кончилось, Виктор не досмотрел — скука одолела. Да и потом на фига здоровому мужику импортные сказки про японских школьниц с фигурами Памелы Андерсон и глазищами, которых не бывает в природе.

Однако — вот оно. Бывает. Правда, что за фигура у девчонки, было не разобрать. На ней мешком висел какой-то балахон типа матерчатого комбинезона, как минимум на размер больше того, что было нужно. И сама она была от силы годов шестнадцати от роду — маленькая-маленькая. Такой в школе за партой сидеть надо, а не мужиков в сарае разглядывать, пока те от новых трендюлей в себя приходят.

«И неудивительно, что не услышал, как она вошла, — подумал Виктор. — В ней весу поди пуда два от силы».

А вслух сказал:

— Коннити ва, о-гэнки дэс ка? О-намаэ ва?[39]

И ничего не понял.

«Господи, что я несу?»

И вдруг он вспомнил…

Совсем недавно, в том, последнем, сне про разрушенный город и подлого переодетого фашиста он говорил и думал на японском языке!