Да нет, конечно! Боже мой, Люся, ну не можешь же ты быть такой идиоткой!

Не можешь!

Вся твоя попытка, все твое намерение отомстить… Все это разбилось о простое понимание: тебя это уже не спасет. Не защитит. Не вернет твою чистоту. Не вернет твое детство. Твоих папу и маму.

- Эй, сучка, - неожиданно раздался хриплый ненавистный голос, - ползи сюда. Живо.

Я вскинула голову и замерла.

Старик, оставленный мной без внимания на две минуты, сидел теперь у противоположной стены и направлял на меня ствол. С взведенным курком.

И рука у него не дрожала.

Вот, значит, как… Ну что, Люся, дострадалась?

Глупая ты, глупая… Прав был каменный подпол…

- Ну, чего вылупилась? На коленях ползи. Как раньше.

- Размечтался, - сама не поняла, откуда голос прорезался, но стало так спокойно отчего-то, так легко.

Даже слезы ушли. А страх… Его и не было, страха. – Я перед тобой никогда не ползала.

- Зато ноги раздвигала.

- Нет.

- Да. Что я вас, сучек, не знаю, что ли? Трепыхаетесь, а сами только и ищете, на чей член запрыгнуть. Ползи, я сказал.

- Пошел ты, мразь. Стреляй.

- Выстрелю. Думаешь, рука дрогнет? Нихрена. На папашу твоего не дрогнула, на тебя – тем более.

Если б можно было стать еще более ледяной внутри, я точно стала бы.

Подозрение, что он причастен в трагедии родителей, всегда имелось, но чтоб вот так, прямо в глаза…

Неожиданно все мое размякшее и жалеющее себя существо превратилось в камень. Подобралось.

Не было больше никаких страданий.

Тварь, глумящаяся сейчас даже не надо мной, над памятью моих родных, не заслуживала эмоций.

Каких бы то ни было.

Он продолжал говорить, дразня меня, вынуждая сорваться. Рассказывал, как заказал моих родителей.

Как подставил под тюрьму брата. Как планировал меня отдать в качестве постельной игрушки своему приятелю, начальнику отдела по борьбе с коррупцией областного МВД. Слишком я дикая зверушка, а тот как раз любитель укрощать таких.

С каждым сказанным словом Старик все больше приходил в себя, все больше воодушевлялся.

И пистолет в его руке не дрожал. Совсем.

А я, став изнутри по-ледяному спокойной, слушала. И запоминала.

Чтоб потом, когда придет время, не расплываться киселем.

Не сожалеть.

Не думать.

А просто делать.

- Ползи, сучка, сюда, я сказал!

И я поползла.

Медленно. Плавно. Переставляя руки и ноги, повиливая задом и униженно поглядывая на уже успевшего подняться Старика.

- Вот так, - удовлетворенно облизнул он губы, - а то ерепенишься все… А ты ничего выросла, гладкая. Я даже завелся слегка. Сейчас накажу тебя, суку, а потом… Потом отработаешь все мои потери! По полной!

Я подползла ближе, встала перед ним на колени. Уперлась лбом в ствол пистолета.

И глаза не поднимала. Не надо пока что. Рано.

- Давай, сучка, руки свои. А то шустрая ты, тварь.

Я послушно вытянула одну руку, вторую оставляя на полу. Всхлипнула.

Он победно хмыкнул и отвел ствол, чтоб перехватить мое запястье ремнем, спешно выдернутым из джинсов.

Следующие движения мы сделали одновременно. Он дернул вторую мою руку на себя, а я… Помогла ему.

Рванулась вперед, уходя с линии выстрела, и всадила в горло заточку, до этого прятавшуюся за высоким голенищем ботинка.

Старик успел один раз нажать на спусковой, рефлекторно, прежде чем я выбила ствол из его ладони.

Выпучил на меня, по-прежнему стоящую на коленях перед ним, глаза, захрипел и повалился на пол.

Я немного отодвинулась, продолжая рассматривать упавшую тушу, красное лицо, мутные глаза, кровь, льющуюся из раны.

Заточку я специально не вытаскивала, потому что и так вокруг грязно. И руки у меня в крови.

Не отмоюсь теперь никогда.

Но… Чуть больше, чуть меньше… Для меня уже, наверно, без разницы.

- Ну что, дядь Дима, тебе понравилось, как я на коленях перед тобой стояла? Ты это запомнишь?

Отодвинулась еще немного, и как раз вовремя.

Старик добрался до заточки и сам выдернул ее из горла. Кровища хлынула таким фонтаном, что мгновенно залила все вокруг.

А глаза Старика еще больше потускнели. Он что-то хрипел, тянул ко мне руки.

А я смотрела.

Смотрела и запоминала.

В кошмарах ко мне он теперь таким будет приходить.

И, вот честно, это очень неплохое замещение. Лучше пусть таким, чем как раньше.

Когда он затих, я посидела еще немного, в ледяном ступоре разглядывая красное лицо и выпученные навсегда глаза.

А затем встала, подобрала заточку, машинально брезгливо обтерла ладони о джинсы и пошла вниз, в подсобное помещение с газовыми котлами.

Открутила вентили, открыла все внутренние двери, закрыла окна.

И , уже на выходе, кинула внутрь зажигалку.

Полыхнуло так, что, стой на два шага ближе, точно попала бы под удар огня.

А так меня вынесло во двор.

Последнее, что я запомнила, перед тем, как провалиться в темноту – полыхающие окна моей темницы.

И это было самое красивое зрелище изо всех, что я видела.

- Мелкая, ну вот знал я, что ты у меня на всю башку больная, но чтоб настолько…

Максик потянулся, прихватил со стола красное большое яблоко и с хрустом впился в него крепкими зубами. Я только усмехнулась, не отводя взгляда от брата.

Влюбленного.

- Ну вот какого хера так смотришь сейчас? – смутился он, - лучше б раньше так смотрела. А еще лучше бы башкой своей пустой думала. На кой хер полезла сюда? Одна? Да я чуть коня не двинул, когда подпол сказал, что ты пропала! Это ладно, я сразу рванул к схрону нашему! Вычислили тебя, козу беглую…

- Не особо вы чего-то торопились, - хмыкнула я, отбирая у брата яблоко и кусая. Очень уж смачно хрустел он им.

- Воооот, - протянул Максик удовлетворенно, - всегда ты у меня куски лучшие таскаешь. Прямо изо рта. Наглая ты засранка. Болтливая, наглючая коза.

- Сам такой.

Тут Макс неожиданно перестал смеяться, глянул на меня серьезно, с напрягом:

- Вот только по делу из тебя не вытащишь ни слова.

Яблоко сразу перестало быть вкусным. Я отвернулась, не контролируя кожу щек, полыхнувших бордовыми пятнами.