Поскольку неизвестность так или иначе присутствует во всём, то она присутствует и в слове…

Он должен с ней встретиться.

Дима рассчитывает, что сразу заберёт девушку из клуба, отвезёт к себе домой и в тепле постели обо всём расспросит. Он представляет, как она выглядит обнажённой…

Встречный автомобиль. Дальний свет. Дима прижимается к краю дороги…

* * *

Ира зажмуривается, ослеплённая…

Глухой удар, визг тормозов…

Странное спокойствие, умиротворение охватывают её по мере того, как затуманиваются мысли, покрываясь белой пеленой тонкого нереального мира.

* * *

Он выходит. Темно. Никого.

Достаёт фонарик, светит вокруг.

Зовёт:

– Есть кто?

Тишина.

Он напуган.

* * *

От удара она сжимается в комок, зажмуривается. Хотя глаза и так ничего не видят.

Боль.

В наушниках играет музыка. Мелодия заканчивается. Пара секунд тишины. Как сквозь туман, снова доносится голос Кипелова: «Возьми моё сердце, возьми мою душу…» И умолкает.

* * *

Щупальце фонаря освещает окровавленную траву, кровавый след ведёт в кусты. Дима раздвигает ветки – труп большой бродячей собаки лежит в неестественной позе.

И тут он замечает девушку. Она перепугана, стоит в стороне, смотрит на него и не видит.

– Привет! – говорит он.

– Привет, – говорит она машинально. Страх не покидает её. Она ещё ничего не понимает совсем.

Фигура мужчины с фонариком в руках подходит к ней, Ира узнаёт его. Она рада внезапной встречи. Шесть лет они не виделись. Как закончили школу.

– Это моё первое соприкосновение со смертью, – говорит она, глядя на собаку. Но пёс вдруг оживает, вскакивает на лапы и убегает в темноту.

Дима помогает сесть ей в автомобиль.

Им суждено было встретиться.

Каждый из них имеет ошарашенный вид, он и она чувствуют себя неловко. Дима, улыбаясь, смотрит на неё. Ира молчит и допускает, что он без ума от неё. Как и прежде. Она – да, так и есть. Ничего не меняется.

– Может, выпьем? Есть местечко уютное, называется «У Прохора».

– Я вообще-то не знаю…

– Значит, выпьем. Нам сверху повелевают.

– Если не преувеличиваешь, – Ира улыбается, – я не против сабантуя, Дима.

Счастливый конец? Знакомая ситуация? – спрашивает АВТОР.

Маловероятно, но всякое бывает, однако.

У него спрашивают, что дальше?

Какая разница, честно говоря. Правда?..

Ну что ж, а теперь АВТОРУ в заключении, в самом деле, не терпится сказать, что обжитый, охватываемый мыслью и чувствами мир неизвестности – это кусочек жизни на вершине холодного айсберга. Она, жизнь, каким-то непостижимым образом там теплится и составляет единство с океаном неизвестности, в котором дрейфует айсберг.

2011 год

В наши дни…

…Анна Васильевна, простая жительница города N (название города не несёт смысловой нагрузки, ибо описываемые события могли произойти где угодно и с кем угодно), должна была поехать в налоговую инспекцию ЕФ (Единого Фронта), кое-какие документы отвезти. Обычная формальность.

Если так разобраться, и ехать-то не стоило. Но закон обязывал всех жителей города N считаться с законом, написанным ЕФ. А поскольку ЕФ был столь же неизбежен, как смерть, простые люди безразлично позволяли распоряжаться своей свободой, а вместе с ней – даже судьбой.

Однако ЕФ безразличие не устраивало. Ото всех, в том числе и от простого народа, им хотелось признания. Они ведь взялись управлять, а главное защищать город N, да и всю страну; правда, от кого – неизвестно. А совета, что естественно, не могли спросить, а значит, никому спасибо не говорили. Чувствовали, что не так жизнь устроена, и первыми поднимали руку. По обыкновению, после не оправдывались. Так было заведено.

Одним словом, бросилась Анна Васильевна собирать документы, а одной бумажки нет – самой важной. Стала искать, весь дом перерыла – нет бумажки, хоть плачь: старость не радость, однако. Короче, плюнула она на всё и, чтобы день даром не пропал, да и Троица впереди на выходные выпадала, решила на кладбище поехать, могилки прибрать.

Работы там оказалось море – бурьян с человеческий рост. Убрала все четыре гробика (брат, сестра, сын, дочь – все в один ряд лежали), а о проклятой бумажке мысль из головы не выходит, несмотря на усталость.

– И куда она подевалась-то окаянная! Вроде на комод клала, а теперь её нет, – ругала себя Анна Васильевна. – Без головы я стала.

Домой идти не хотелось, хоть устала сильно. Искать документы было просто тошно. Анна Васильевна оглянулась вокруг, ведь это всё народ мёртвый, – и тут заприметила одно надгробие, столь заброшенное и ветхое, что ей стало жаль покойного. Кто там похоронен – знать она не могла. Надпись была стерта, и на месте отчества были две буквы «ич». Стало быть, решила женщина, похоронен мужчина: «Анатольевич, Сергеевич, Степанович?.. Бог его знает! Но для себя назвала покойного Ильич, как бывшего мужа, сгинувшего бесследно два десятка лет назад в коридорах власти ЕФ с жалобной запиской в руках о неком Вихляеве, высоком чиновнике при том же пресловутом ЕФ. Кое-как разобрала дату смерти «1971-й год», и, засучив рукава снова, принялась вырубать разросшийся вишняк, убирать амброзию и портулак. Заодно оградку покрасила.

– Где родня загадочного Ильича? Поди, дознайся, – вопрошала Анна Васильевна. – Живые, небось, а души мёртвые, хоть забор подпирай.

Вечер наступил, когда могилка приобрела совсем другой вид, ухоженный и опрятный. Пахло краской. О потерянной бумажке Анна Васильевна даже позабыла на время.

Вспомнила уже дома о пропаже – эх, грому на вас нет! – и вмиг настроение у неё испортилось.

Снова задалась вопросом, где бумага? И тут как бы внутри себя услышала громкий голос:

– Бумажку твою сквозняком за комод унесло, за батареей она.

Голос мигом пропал. Анна Васильевна испугалась сначала. Потом вспомнила, что за отопительной батареей не искала. Заглянула в указанное место – точно, белеет бумажка. Камень свалился с души, теперь проблем не будет с ЕФ.

Однако наличие постороннего голоса озадачило Анну Васильевну – неужто умом тронулась? Чему дивиться, если дураков всегда били и бить будут. Но вскоре успокоилась, ибо голос исчез.

Тем не менее, было неясно Анне Васильевне – откуда точно исходил голос. Может, ЕФ психологические эксперименты ставил над простыми людьми города? Тогда зачем было подсказывать о потерянном важном документе? Стало быть, правда на дне лежит, глубокие воды истину скрывают. А на старости лет нырять за ней – ах, буду ли я жива!