Когда Кабир умер, индусы и мусульмане пытались оспорить друг у друга право устроить похороны по своему обряду. Но он завещал так: «Просто накройте меня покрывалом, и все устроится само собой». Так и сделали. Когда же откинули покрывало, оказалось, что тело Кабира исчезло. На его месте лежал ворох цветов, и двум общинам ничего другого не осталось, как поделить их между собой.

У меня был в Дели свой персональный мудрец, и он тоже был «человеком базара». Мой друг, ювелир, был родом из Сундар-Нагара. В его старомодной лавке с изображениями предков и богов на стенах всегда царил полумрак, а в воздухе стоял чудесный аромат благовоний. Этот старик был единственным, с кем я мог поговорить о своем состоянии и о том, что творилось у меня в голове, не опасаясь вызвать у него жалость. Когда я рассказал ему о своей болезни, он отреагировал с поразительной деликатностью, а его история о мусульманине, которого столкнули с крыльца мечети, того, который катится по лестнице и на каждой о ступеньке поминает Аллаха, меня глубоко потрясла.

Время от времени я навещал его. Однажды утром я пришел в тот момент, когда из магазина выплывала жена одного европейского посла. Ее поджидала машина с номерным знаком 01, с водителем в ливрее, на которой красовались цвета национального флага. Я не удержался и съязвил насчет заносчивости некоторых дипломатов, которые представляют не столько свои страны, сколько самих себя.

Ювелир ничего на это не ответил. Он просто рассказал притчу о боге Индре.

Индра по поручению других богов убил гигантского дракона, который держал в своем брюхе всю воду мира. Этим Индра вернул жизнь земле и счастье людям, но сам так возгордился своим подвигом, что голова у него пошла кругом; он попросил бога искусств построить ему большой дворец, в котором подобает жить герою. Чудесный дворец был построен, но Индра был недоволен: он хотел еще больше комнат, еще больше садов. Зодчий пошел к Брахме и пожаловался ему на Индру. Брахма поручил Вишну вмешаться. В обличье маленького мальчика тот явился к воротам дворца Индры и попросил, чтобы его принял сам царь. Индра сначала рассмеялся над дерзостью маленького попрошайки, но все же решил его выслушать и с высоты трона спросил, чего он хочет. Приблизившись, мальчишка рассмеялся, потому что из-за его спины вышло муравьиное войско и заполонило тронный зал.

— Что это за муравьи? — спросил Индра с дрожью в голосе.

— Эти? — переспросил мальчик. — Все они были Индрой в прошлой жизни.

Индра понял.

Понял и я, что и говорить, ювелир был истинным дипломатом. В другой раз мы заговорили о детях. У него их тоже было двое, и я спросил, что еще мы можем дать им.

— Да отдайте им все, что есть. Оно им нужнее, чем вам. В нашем возрасте следует заботиться лишь о вечном, о том, что не умирает. Все остальное прочь! Знаете историю Нанака?

Я знал, что гуру Нанак был великим сикхским святым. Но что же это за история?

— Вся жизнь гуру Нанака протекала в странствиях… — начал ювелир.

Приходит он как-то раз в одну деревню. Видит красивый дом, украшенный разноцветными флагами. В нем живет местный богач-ростовщик, который, наполнив монетами очередной ларец, на радостях поднимает новый флаг и устраивает праздник. Гуру Нанак подходит к этому дому и просит, чтобы ему дали немного поесть. Хозяин узнает в нем святого человека и велит принести путнику еды и питья.

Закончив трапезу, гуру Нанак спрашивает ростовщика, не может ли тот оказать ему услугу.

— Конечно, могу, — отвечает ростовщик, довольный, что может добрым делом улучшить свою карму. — Я сделаю все, что ты захочешь.

Гуру Нанак вынимает из кармана ржавую булавку:

— Сохрани-ка ее для меня, а вернешь, когда мы встретимся в следующей жизни.

— Обещаю, — говорит ростовщик, — и даже ничего не возьму с тебя за услугу.

Гуру Нанак снова отправляется в путь, а ростовщик идет к жене и рассказывает, что произошло.

— Что за глупец! — говорит ему она. — И как же, по-твоему, ты это выполнишь? Ведь ты, когда умрешь, не заберешь с собой даже эту булавку!

Ростовщик понимает, догоняет святого человека, падает к его ногам и просит, чтобы он позволил ему стать его учеником и сопровождать его. Ювелир добавил:

— Смерть отнимает у нас все. Если нам удастся избавиться от лишнего груза до ее прихода, мы будем чувствовать себя свободнее.

Вот оно! Стоит ли ждать последнего мгновения, чтобы избавиться от балласта — от этих вещей и эмоций, которые нас тяготят? Не лучше ли сделать это сейчас, сознательно, пока есть силы? Вот это было бы подлинное освобождение!

— Конечно, смерть придет, — сказал ювелир, — так пусть не застанет нас врасплох. Помните присказку «не на базаре, так в Самарканде»?

Мне захотелось услышать эту историю, особенно в его пересказе.

Однажды халиф посылает визиря на базар, послушать людские разговоры. Тот идет и в толпе видит худую высокую женщину в черном, которая пристально смотрит на него. В ужасе визирь бросается бежать. Прибежав в халифу, он умоляет его:

— Помоги, о повелитель! На базаре я видел Смерть, она пришла за мной. Позволь мне уехать, молю тебя. Дай мне лучшего скакуна, чтобы к вечеру добраться до Самарканда и спастись.

Халиф соглашается, визирь вскакивает в седло и исчезает в клубах пыли.

А халифа разбирает любопытство, и он сам отправляется на базар. В толпе он замечает эту черную женщину, подходит и спрашивает.

— Ты зачем напугала моего визиря?

— Напугала? Да я ему и слова не сказала, — отвечает Смерть. — Просто удивилась, когда увидела его здесь, потому что к ночи у меня с ним свидание в Самарканде.

Вот такие разговоры вели мы с ювелиром — индийским ювелиром.

А где еще, как не в Индии, встретишь такого зубного врача, как доктор Сиддхартха Мехта из Хан-Маркета? Чтобы вырвать мне зуб, он сделал легкий обезболивающий укол, взял щипцы, предупредил, что я могу услышать хруст, сосредоточился, потянул, и зуб послушно вышел. Положив щипцы на столик, доктор поднял глаза к небу.

— Спасибо, — сказал он своему богу. Потом, обращаясь ко мне, добавил:

— Знаете, он мне всегда помогает…

Слово «рэйки» и два обозначающих его иероглифа я когда-то увидел на стенде Нью-Йоркского Открытого центра. Афиша приглашала желающих записываться на курс «Первый уровень рэйки», занятия проводились по выходным.

Эти знаки меня заинтересовали. На китайском они означают «вселенская энергия», но там говорилось, что на курсах речь пойдет о целительных свойствах духовной энергии. И вот это меня насторожило. Потом я прочитал, что основателем этой практики, позволяющей лечить себя и других, был некий японец, живший сто пятьдесят лет назад, и я решил сходить из любопытства. Я долго жил в Японии и отлично знал, как виртуозно дети страны Восходящего Солнца умеют присваивать чужие идеи и затем выдавать их за исконно японские. На Хоккайдо я посетил «первую в мире пирамиду» — естественно, японскую, — а также «могилу Христа» и «дом Санта-Клауса». В Нью-Йорке меня как-то не тянуло узнать, что же там некий японец проделал с китайским понятием «ци», жизненная энергия.