Выступление американского правительства с напоминанием о пакте Келлога[212] вряд ли может представиться очень убедительным, поскольку американское правительство до сих пор не признало Советов и тем не создало хотя бы формальных предпосылок для «беспристрастного» отношения к конфликту.

Мне незачем объяснять, что в случае, если бы Советам была навязана война, «оппозиция» отдала бы себя целиком делу защиты Октябрьской революции.

22 июля 1929 г.

Дорогой друг!

Скрибнер[213] настаивает на том, чтобы не посылать мне перевода моей автобиографии на просмотр, так как это вызывает задержки.

Первую главу я просматриваю здесь. Что касается всей книги, то я готов отказаться от просмотра перевода при одном условии: если бы вы согласились просмотреть на пробу несколько глав. Скрибнер очень хвалит своего переводчика, который перевел Антона Чехова. Но я не знаю, в какой мере этот переводчик знаком с революцией и марксизмом и владеет соответственной терминологией. Между тем политические качества переводчика для меня важнее его беллетристических качеств. Вот почему я был бы вам в высшей степени благодарен, если бы вы просмотрели четыре-пять глав под этим углом зрения. Думаю, что Скрибнер должен за эту работу заплатить?

Теперь второй вопрос. Парижский представитель «Консолидейтед Пресс»[214] был посредником между мной и Скрибнером. Я согласился на условия Скрибнера, не зная совершенно, что «Консолидейтед Пресс» берет в свою пользу 10 %. Никакой надобности в посредничестве «Консолидейтед Пресс» у меня не было. Грэвс[215] предложил мне условия более благоприятные, чем Скрибнер. Точно так же и Бони. Условия Скрибнера сами по себе малоблагоприятны, а отчисление 10 % делает условия прямо-таки возмутительными. Скрибнер платит мне 15 % независимо от тиража. Это значит 13,5 % (за вычетом 10 % посреднику). Между тем Грэвс предложил 15 % за первые 15 000 и 20 % за дальнейшие издания. Не возьметесь ли вы позондировать на этот счет почву у Скрибнера? Может быть, он согласится считать заключенное нами соглашение действительным только для первого издания в 15 000 экз. Тогда и отчисление в 10 % также относилось бы только к этому первому изданию. Что касается следующих изданий, то мы заключили бы новое соглашение. Я хочу избавиться, прежде всего, от этого совершенно разбойничьего налога в пользу «Косолидейтед Пресс», которое и без того нажило на мне большие деньги.

Должен сказать, что никакого оформленного договора у нас со Скрибнером еще нет, ни у меня с «Косолидейтед Пресс». Все дело ограничивалось письмами и телеграммами, которых я даже не видал. Для такой книги, как автобиография, мне никаких посредников не нужно было и не нужно сейчас, так как я засыпан предложениями со всех сторон. Выясните, пожалуйста, этот вопрос в частном порядке и сообщите мне, можно ли еще что-нибудь поправить.

Получили ли вы рукописи, которые я вам послал? Что собираетесь с ними делать?

Автобиографию я заканчиваю только сейчас. Сильно задержала меня малярия. Да и работы оказалось больше, чем я предполагал. У нас здесь два с половиной месяца прожил Росмер, который на днях возвращается в Париж, где становится во главе еженедельного издания оппозиции. Попытка поставить еженедельник при помощи группы Паза ни к чему не привела. К величайшему моему сожалению, подход Паза ко всем вопросам является комнатным и доктринерским и очень далеко отстоит от революционного подхода. Сможет ли Паз переучиться, покажет будущее.

Только боевой еженедельник может вывести французскую оппозицию из ее нынешней жалкой раздробленности.

А как обстоит дело с американским еженедельником? По-видимому, встретились препятствия?

Крепко жму руку. Привет.

Дружески

Ваш Л. Троцкий

22 июля 1929 г.

Немецкое консульство сообщило [что] Ваше дело находится в консульстве Трапезунде[,] куда следует обращаться[.] Привет

25 июля [19]29 [г.]

1. Никакому белградскому журналисту я интервью не давал. Это вымысел с начала до конца.

2. Считаю нужным прибавить, что за последнее время было опубликовано несколько «интервью», представляющих злостную выдумку, в частности по поводу советско-китайского конфликта.

3. Единственное интервью по этому последнему вопросу мною было дано представительнице «Ассосиейтед пресс»[216].

[Конец июля 1929 г.]

Некоторые товарищи поняли это письмо в том смысле, будто оно призывает оппозицию отказаться от участия в манифестациях 1 августа[218]. Более ложного и нелепого истолкования нельзя вообще придумать. Правда, в тексте письма нет конкретных организационных или тактических указаний. Но если принять во внимание, что дело идет о разных странах, где вся обстановка 1 августа сложится по-разному, то естественно, что нельзя было дать единообразные конкретные указания: как быть и что делать каждой группе оппозиции. Письмо «Оппозиции» исходило из воззвания Коминтерна 8 мая (которое мы получили с огромным запозданием) и главной своей задачей ставило добиваться отмены той авантюристской демонстрации, которая была намечена и охарактеризована заранее воззванием 8 мая. Не об отказе от манифестации вообще идет в письме речь, а об отказе от определенной манифестации, которая могла бы быть карикатурой первомайских событий в Берлине. В последних строках письма говорится, как о чем-то само собой разумеющемся, что оппозиция не позволит себя отделить от рабочего класса в целом и особенно от его авангарда. Для всякого политически мыслящего человека это означает: если первоавгустовская манифестация не будет отменена; если она произойдет в том виде, какой намечен Коминтерном и какой мы считаем неправильным, то и в этом случае мы примем в ней участие и разделим ответственность с пролетарским авангардом. Вот единственный смысл, который имеет это место. Почему же это не сказано прямо? Потому, что когда требуют отмены определенного характера демонстраций, то незачем подробно разъяснять, что мы готовы в ней принять участие в случае, если она осуществится. Последние строки говорили об этом как о чем-то само собою разумеющемся, т. е. как об общем правиле поведения революционеров, которые не отделяются ни при каких условиях от наиболее активной части рабочего класса.