Могло ли что-нибудь подобное быть в прежнее время, чтобы товарищ прокурора тайно от своего патрона входил в соглашение и поддерживал лицо уголовного розыска, с деятельностью которого не был согласен прокурор? Такое положение могло создаться только как результат разврата, внесенного керенскими судебными реформами и общей расшатанностью моральных начал, как наследие революции 1917 года. Можно ли было при таких условиях ожидать, чтобы правда о злодеянии, совершенном Исааком Голощекиным и Янкелем Юровским в Ипатьевском доме, вышла бы когда-нибудь наружу?

Когда в Омске обсуждался вопрос о рамках, которые должны быть определены для расследования и следствия по Царскому делу и Верховному правителю доложено было о размерах и характере злодеяния, совершенного советскими властями в Ипатьевском доме, то адмирал Колчак возмущенно заметил: «Как же мне докладывал министр юстиции, что Царская Семья была в Перми и что даже Великой княжне Анастасии Николаевне удалось бежать?»

Очевидно, и в Омске министру юстиции Старынкевичу версия, распущенная Кирстой и Тихомировым, была почему-то более по сердцу, чем данные официального следствия. Старынкевич – социалист-революционер; будучи при царском режиме присяжным поверенным, за какие-то политические провинности был сослан в Сибирь. По воцарении Керенского Старынкевич самовольно покинул место ссылки, прибыл в Иркутск и здесь, пользуясь различными революционными путями и приемами, самолично сделался прокурором Иркутской судебной палаты, донеся, конечно, о сем Керенскому. Керенский, будучи в то время министром юстиции Временного правительства, утвердил Старынкевича в должности. При формировании министерств в Омске, при общем недостатке людей, Старынкевич явился кандидатом с высоким цензом «бывшего прокурора судебной палаты» и был назначен министром юстиции. Едва ли будет ошибкой предположить, что, вероятно, в этих чертах краткой биографии Старынкевича кроются основания причин, почему прокурор Иорданский не получал ответов на свои запросы о руководящих указаниях для следственного производства по делу об убийстве бывшего Государя Императора. Старынкевич интересовался истиной о злодеянии, совершенном советскими властями в Ипатьевском доме постольку, поскольку ее мог объять «кратенький доклад для прочтения его перед сном».

Верховный правитель, ознакомившись с общими условиями производства следствия и расследования по делу об убийстве бывшего Государя Императора и его Семьи и с условиями взаимоотношений между отдельными ведомствами в Екатеринбурге, дабы поставить дело исследования на новых началах, принял решение без министра юстиции, на свою личную ответственность. Предписание об изъятии следственного производства от члена суда Сергеева и расследования от военных властей Екатеринбурга и Перми с передачей всего материала, вещей и вещественных доказательств по делу, впредь до назначения нового следователя, в особую комиссию было подписано Верховным правителем и скреплено подписью правителя в его собственной канцелярии.

23 января 1919 года в присутствии прокурора Екатеринбургского окружного суда Иорданского предписание было предъявлено члену суда Сергееву, и приступлено к составлению описей и приему по ним всего следственного производства, относящихся к нему вещественных доказательств и вещей, не причисленных следствием к категории вещественных доказательств, но собранных в доме Ипатьева, отобранных от разных семей красноармейцев и у других жителей города Екатеринбурга. Эта приемка дел и вещей потребовала целой недели времени, так как описей вещей раньше составлено не было. Вещей же в общем было довольно много, почему Сергеев был в состоянии по данному ему времени составить лишь краткие описи, не разбирая сундуков и ящиков, а опечатывая их печатями Екатеринбургского суда.

Вместе с тем до прибытия нового судебного следователя Сергееву было разрешено продолжать следственное производство, дабы перерыв работы не отразился неблагоприятно на самом деле. Почувствовав, что ему могут угрожать крупные неприятности за его бездействие, и дабы избежать вполне определенных обвинений, Сергеев неожиданно проявил чрезвычайную энергию и распорядительность и в течение дополнительного одного месяца работы сделал гораздо больше, чем за все предыдущие семь месяцев. Дело в том, что в его распоряжении для розыскного дела состоял способнейший и, пожалуй, единственный в то время в Сибири вполне честный агент сыска С. Алексеев, работавший не из-за средств, а по врожденной любви и ревности к этому делу. Бывший исправник, он имел громадный опыт сыщика и большое знание души преступника, и где даже старым прокурорам не удавалось добиваться правды, он легко беседой подводил преступника или свидетеля почти к полной откровенности.

Сергеев теперь решил использовать Алексеева и двумя предписаниями – от 28 января и 6 февраля – дал ему для обследования вполне определенные указания для розыска по Царскому делу. Результаты не замедлили сказаться.

30 января Алексеев находит машиниста паровоза Павла Логинова, который вел эшелон с комиссарами из Екатеринбурга, и от них много слышал про убийство Царской Семьи.

4 февраля – задерживает помощника шофера автомобиля Иосифа Мельникова, возившего 18 июля Исаака Голощекина в Коптяковский лес.

11 февраля Алексеев находит в Перми и арестует Павла Медведева, начальника охранников, участвовавшего непосредственно в расстреле Царской Семьи.

21 февраля – задерживает охранника Филиппа Проскурякова, хорошо знавшего все подробности убийства.

16 марта – находит Привалову и Ускова, свидетелей, видевших проход грузовика с телами в Коптяковский лес.

Наконец, 2 апреля Алексеев находит и арестует разводящего охранной команды Анатолия Якимова, брата Агафоновой, присутствовавшего при расстреле.

Если бы Сергеев в свое время проявил то же рвение к делу, какое показал теперь, то, вероятно, Алексеев за минувшие семь месяцев по свежим следам доставил бы ему богатейший материал для дела и не выпустил бы из своих рук такого свидетеля, каковым был Сакович. Но теперь и для Алексеева работа сильно усложнилась, так как слишком много времени было потеряно и многие из исполнителей преступления успели рассеяться по всей Сибири, скрываясь в глухих местах.

Во всяком случае, Сергееву уже не пришлось пользоваться всеми этими лицами, и они попали на изучение к новому следователю.

По рекомендации бывшего Пензенского губернатора князя Голицына для дальнейшего ведения следствия был избран бывший судебный следователь по особо важным делам при Пензенском окружном суде Николай Алексеевич Соколов, бежавший из советской России и пешком пришедший к нам, пройдя через линии расположения красных войск. Назначение Соколова состоялось 7 февраля 1919 года.

На этом кончился первый период попыток частных лиц, военных организаций и официальной судебной власти города Екатеринбурга раскрыть преступление, совершенное советскими властями в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в Ипатьевском доме, и пролить свет на действительную судьбу, постигшую Августейшую Семью.

Оставляя в стороне нескольких отдельных охотников, пытавшихся самостоятельно вести поиски, но не оставивших по себе никаких документальных следов, можно заключить, что за этот период работы по раскрытию преступления велись одновременно, но мало объединенными тремя разнородными по характеру, духу и технической способности группами: офицерской, уголовного розыска и официальной следственной. Каждая из этих групп избрала для своей работы какую-нибудь одну из областей исследования и, ведя свою деятельность почти без всякой связи с данными, получавшимися другими группами, оставила по своим трудам в «Деле» материалы, позволившие при последовавшем исследовании судить как о целях, преследовавшихся данной группой работников, так равно и о том, что, в какой мере и в какой степени целесообразно было выполнено в избранной области исследования этой группой.