– Тута вот чего, – отдал он предпочтение последнему. – Уж больно ты много чего сотворил к моей выгоде. Потому хочу добром за добро отплатить. Там перед самым отъездом я к тебе проститься приеду, но не просто, а с указом государевым... Надобно, чтоб ты его... – И вновь последовала затяжная пауза.

На сей раз Басманов смотрел на меня в ожидании ответа, а я ждал продолжения.

Не дождавшись моего согласия или хотя бы утвердительного кивка, Петр Федорович неуверенно продолжил, но все так же уклончиво:

– Ты, князь Федор Константиныч, зело умен. Лета младые, да глава такая, ровно ты столько же лет прожил, сколь те старцы, что до Потопа. Но ныне ты лучше смирись. Сам ведаешь – плетью обуха не перешибешь, и перечить царю все одно что супротив ветра плевать.

– Так ведь смотря какое повеление, – осторожно произнес я. – Мне про честь забывать негоже. – И съязвил: – То для меня потерькой отечества обернется, потому указ указом, а коль выполнять зазорно, то...

Следующая пауза оказалась самой длительной. Я ждал конкретных слов, а Басманов все колебался, но затем не выдержал и бухнул:

– Для тебя и вовсе убытка никакого. Боюсь токмо, Федор Борисыч осерчает да взъерепенится, так ты бы того, унял его вовремя.

– Да ты не ходи вокруг да около, – посоветовал я. – Валяй напрямую. Понимаю, что Дмитрий Иоаннович молчать тебе велел, но ты уже меня немного знаешь, я попусту трепать языком не стану. Коль мы с тобой в одной лодке, так чего чиниться? Сразу скажу, если речь идет о скарбе каком, который государь пожелал у себя оставить, не жалко. Отдаст его Годунов. Только непонятно, почему перед самым отъездом – неужто раньше нельзя было? Или это тоже чтоб унизить?

Басманов уныло усмехнулся и вдруг зло шарахнул кулаком по столу, после чего порывисто вскочил со своего стула и подошел – нет, почти подбежал – к двери.

Приоткрыв и убедившись, что за нею никто не стоит и в коридоре тоже никого, он плотно прикрыл ее и, повернувшись ко мне, мрачно произнес, понизив голос чуть ли не до шепота:

– В указе том будет сказано, что государь повелевает оставить в Вознесенском монастыре Ксению Борисовну Годунову, ибо негоже невесте...

Словом, он повторил то, что уже сказал мне Дмитрий накануне.

Итак, что же у нас получается?

С одной стороны, Басманов четко определился, что он с нами, ибо по сути дела сдать Дмитрия – это весьма многозначительный поступок. Кроме того, ясно, что никаких дополнительных гадостей нам с Годуновым не учинят – тоже хорошо.

С другой же...

Выходит, Дмитрий все-таки решил подстраховаться, не полагаясь на меня. Это не просто плохо – совсем никуда не годится, ибо пока все сказано им на словах – одно. Прямое нарушение письменного царского указа – совершенно иное.

Значит, надо попытаться его не допустить.

Я кивнул и решительно встал с места, но путь к двери, хотя и не собирался выходить, загородил Басманов.

– К государю не иду, – предупредил я его. – Понимаю, что труд напрасный и тем я ничего не добьюсь, а вот тебя подведу. А встал, потому что сидеть притомился, да и лучше думается, когда на ногах. Что до предупреждения, то благодарствую, Петр Федорович. Может статься, отплачу тем же, коль случай представится. Указ же и впрямь не того, но... я поговорю с Федором Борисовичем.

– Вот и славно, – облегченно заулыбался Басманов. – А то уж больно меня опаска брала, что царевич норов свой выкажет, а государь в наказание возьмет и скинет с него наследство свое.

– А тебе чего бояться? – рассеянно спросил я, продолжая вышагивать по комнате и лихорадочно размышлять, как мне избежать указа. – Царь наш молод. Скоро женится, дети пойдут, так что все равно через несколько лет с Годунова титул снимут.

– Токмо лета енти еще прожить надобно и наследников дождаться, – мрачно поправил он меня. – А коль случись что поране, так оно и вовсе худо выйдет. Да ты сам помысли. Ежели царевича в зачет не брать, выходит, иные о себе заявят, а их, Рюриковичей-то, на Руси пруд пруди. Тут тебе и Шуйские, и Воротынский, а следом ростовские княжата ринутся да ярославские – эвон их сколь. Вот и учинят грызню всякие Пожарские, Хворостинины, Лыковы да прочие.

– Романовых забыл, – машинально заметил я, чтобы хоть как-то поддержать разговор, да и интересно стало, что о них скажет боярин.

– То жирно для них будет, – поправил он меня. – Ежели всяких поминать, кой в родство с царем через бабью кику[35]влез, то и вовсе со счета собьешься. У одних Сабуровых почитай аж цельных две бабы в царицах ходили[36]. Да что там далеко лазить, вон хошь моего родича Гаврилу Григорьевича Плещеева, к примеру, взять. Он доселе на бабе из царского роду женат, так что ж его, на царство сажать?

– Как это доселе женат? – удивился я.

– А вот так и женат, как все люди женятся, – туманно заметил Басманов, но пояснять не стал.

Лишь позже, да и то случайно, я узнал, что Петр Федорович, деликатно говоря, несколько преувеличивал. Не из царского рода Мария Мелентьевна Иванова, которая была супругой его родственника Гаврилы, поскольку Иван Грозный вообще не женился на ее матери, красавице-вдове Василисе Мелентьевой.

Может, потом бы и женился, кто знает, да не успел – умерла она. Так что женище она была, то есть любовница.

А Басманов продолжал:

– Обо всех их памятать, дак тогда уж сызнова Годуновых бери – они-то куда боле прав имеют, ибо из их рода не токмо царица Ирина Федоровна была, но и сам государь Борис Федорович.

Я снова уселся – раз ноги не помогают мыслительному процессу, так чего им без толку вышагивать.

– Значит, много, говоришь, на Руси Рюриковичей расплодилось... – Я всячески тянул время, ибо ничего не придумывалось.

– Если б токмо они, а то и Гедеминовичи[37]вой подымут.

– Например, родичи твои, Голицыны, – усмехнулся я.

– Не они одни, – огрызнулся он. – Ты в наших родах худо ведаешь, князь, а ведь там от того же Наримунта и Хованские, и Куракины корень свой тянут, от Евнутия – Мстиславский, Трубецкие же и вовсе от самого Ольгерда. Поначалу за шапку Мономаха раздерутся...