В то время Гиббс на утренних уроках преподавал девочкам грамматику и лексику английского языка, а на занятиях после обеда они писали диктанты. Теперь, когда все четыре сестры стали ученицами, а Гиббс приступил к преподаванию им английского, у Пьера Жильяра появились новые обязанности, помимо обучения девочек французскому языку. Он был официально назначен осуществлять общее руководство программой обучения дочерей императорской четы. Как и Жильяр, Гиббс предпочитал проживать отдельно в Санкт‑Петербурге, сохраняя свою независимость, и пять дней в неделю выезжал в Царское Село на занятия. Оба они, как и Тютчева (которую называли Саванна), получили от девочек прозвища: Жилик и Сиг, последнее было составлено из инициалов Гиббса. Другие преподаватели тоже приходили из города: Петр Васильевич Петров продолжал преподавать русский язык, Константин Иванов преподавал историю и географию, М. Соболев — математику, господин Кляйкенберг давал Ольге и Татьяне уроки немецкого языка (ни сам язык, ни его преподаватель им так и не пришлись по душе), Дмитрий Кардовский, профессор Российской академии художеств, был их учителем рисования, отец Александр Васильев преподавал Закон Божий[387].

В марте 1907 г. в Санкт‑Петербурге был раскрыт крупный заговор с целью убийства Николая, его дяди великого князя Николая и премьер‑министра Столыпина. Последовали превентивные аресты двадцати шести «широко известных анархистов», был конфискован целый арсенал бомб и оружия[388]. Это событие привело к появлению в западной прессе сенсационных заявлений, что царь якобы «в ужасе прячется от всех, боится показываться в собственной столице», что Александровский дворец — это «огромная крепость с бастионами, решетками на окнах, мрачная, как тюрьма»[389]. На самом деле единственной уступкой мерам безопасности в дворцовой жизни того тревожного времени была привычка, появившаяся еще после покушения на Александра II много лет назад: подавать обеды и ужины Николая и Александры в различных комнатах в произвольном порядке. Русский генерал, которого как‑то пригласили на обед к царю, был удивлен, что стол накрыли в лиловом будуаре царицы. Заметив его удивление, молоденькая Татьяна с вызовом заметила: «В следующий раз… я полагаю, нам придется обедать в ванной!»[390]

Во время ежегодного отдыха семьи в 1907 году на «Штандарте» на финских шхерах все меры безопасности соблюдались по‑прежнему неукоснительно. Все шло своим чередом без каких‑либо происшествий до 29 августа, когда вдруг недалеко от порта Ханко, несмотря на то что на борту яхты, которая двигалась по заливу Риилахти со скоростью 15 узлов, находился опытный финский лоцман, произошло серьезное происшествие. Вот что вспоминала об этом Анна Вырубова:

«Мы сидели на палубе за чаем, играл оркестр, море было совершенно спокойное, когда мы почувствовали ужасный удар, который потряс яхту от носа до кормы, а чайный сервиз рассыпался осколками по палубе. В большой тревоге мы вскочили на ноги, яхту начало кренить на правый борт. Через мгновение все палубы ожили, команда исполняла отрывистые команды капитана, помогая окружению императора позаботиться о безопасности женщин и детей»[391].

Хотя непосредственной опасности для «Штандарта» не было, капитан приказал немедленно всех эвакуировать. Возникла паника, потому что обнаружилось, что Алексея нигде нет. Незадолго до происшествия его видели на палубе, где он играл с корабельной кошкой и ее котятами. У Александры от ужаса началась истерика. Все стали лихорадочно искать мальчика и вскоре нашли его. Оказалось, что матрос Деревенько, дядька Алексея, подхватил мальчика на руки и, опасаясь, что в результате аварии котлы взорвутся, отнес его на нос яхты, где было безопаснее[392]. Николай сохранял в этой ситуации свою обычную невозмутимость, спокойно рассчитывал степень наклона яхты и время, остававшееся до того момента, как яхта может затонуть. В это время на помощь пострадавшему «Штандарту» уже спешили находившиеся поблизости 15–20 кораблей сопровождения[393]. Николай Саблин доставил детей в безопасное место, и Александра вновь обрела самообладание. Вместе с Анной Вырубовой она вернулась вниз, к своим каютам, чтобы связать все вещи в простыни, а Николай в это время собирал свои важные государственные документы. Когда они покидали судно, яхта имела крен 19 градусов.

Когда позже Саблин и другие офицеры спустились в трюм яхты, чтобы осмотреть повреждения, они обнаружили громадную вогнутость в днище. Если бы она превратилась в пробоину, была бы нарушена герметичность внутренних переборок и яхта бы быстро затонула. По сути дела, оказался затопленным только один отсек, и вода не стала поступать дальше[394]. Официальное расследование аварии показало, что скала, на которую наткнулась яхта, не была нанесена на карту. На последующих картах она была названа в честь Блюмквиста, неудачливого финского лоцмана, который ее не заметил. Члены экипажа, которые приняли участие в быстрой эвакуации семьи и в сохранении яхты, были награждены деньгами, золотыми и серебряными часами, а также медалями. Между тем авария привлекла пристальное внимание мировой прессы. Множество корреспондентов различных газет направились в Ханко. Российская пресса была шокирована всем происшедшим, виновниками чуть не случившейся трагедии сначала были объявлены финны, затем революционеры, а потом весь царский режим. Многие были убеждены, что это был теракт, что яхта подорвалась на мине или пострадала от взрыва бомбы, приделанной к ее корпусу.