Она не успела. Не успела стать фавориткой, просто для женщины «из Парижа» для этого мало пары месяцев, нужен долгий срок. Любая придворная дама давно была бы признана официальной фавориткой, буржуа для этого требовались немыслимые усилия… Король принадлежал ей сердцем и телом, но она сама не принадлежала Версалю, и этим все сказано.

Это означало, что она либо станет просто нагрешившей за время отсутствия мужа женой, если Шарль оставит ее дома, либо женой брошенной, от которой отвернутся все, если супруг сочтет себя слишком сильно оскорбленным. Почему об этом не думалось раньше, она не могла бы сказать. Все существо просто стремилось к Людовику, наслаждалось счастьем обладать им, быть рядом, все время думать о нем, знать, что он тоже постоянно думает…

Теперь придется расплачиваться. Счастье оказалось немыслимо коротким. Просто измену Шарль смог бы простить, хотя обижался бы долго, но простить столь откровенную, практически с вызовом измену… нет, на это он ни за что не пойдет. А значит, у нее судьба быть брошенной, разведенной, обвиненной в прелюбодеянии. Им занимаются почти все, но грешить и быть прилюдно обвиненной в грехе – разные вещи.

Тут Жанну пронзила мысль, что в случае развода Шарль непременно оставит Александрин себе, ему ничего не будет стоить доказать, что дочь нельзя доверять матери с такой репутацией. И никто, даже господин де Турнеэм, не сможет спасти ее, отныне Жанна будет считаться и называться падшей женщиной! О Господи! Когда-то репутация, хотя и исправленная, ее матери отравила жизнь дочери, неужели Жанна своей любовью к королю также бросила тень на будущее Александрин? Неужели нет никакого выхода и за не такое уж долгое счастье любить и быть любимой придется расплачиваться всю жизнь не только ей, но и дочери?!

Жанна схватилась за голову. Де Турнеэм наблюдал за ней с сочувствием, пока ничего не советуя.

Нет, Александрин она Шарлю не отдаст, ни за что не отдаст! Что же делать? Упасть перед мужем на колени, вымаливая прощение? Но это мало поможет в общественном мнении. Да и за что просить, за то, что посмела любить и быть любимой? Женщина буквально застонала. Был только один человек, который мог ей помочь, против которого никто, ни Шарль, ни даже двор не смог бы восстать и даже возразить. Но пойдет ли король на это, ведь разыскивать, с риском быть узнанным, любовницу в ратуше или проводить с ней ночи в Версале не значит пожертвовать ради нее мнением двора. Настолько ли сильно любит ее Людовик, чтобы защитить в такой ситуации, когда нужно наплевать на общественное мнение?

Рука потянулась к колокольчику:

– Одеваться!

Де Турнеэм задал только один вопрос:

– Куда?

– К королю!

Дядюшка кивнул, видно, она делала то, чего от нее так ждали, но Жанна даже не заметила. У нее не было выбора, кроме как упасть в ноги либо мужу, либо любовнику. Душа протестовала против первого и очень боялась второго. Если король не рискнет помогать, то позор будет во сто крат сильнее, тогда точно только монастырь…

– Ваше величество, к вам мадам д’Этиоль…

Без приглашения и предварительной договоренности Жанна никогда не приезжала, эта любовница была не в пример предыдущим и многим дамам двора тактична, она хорошо понимала, что своей вольностью может поставить короля в крайне неловкое положение. Если так вдруг приехала, значит, что-то случилось.

– Проведите в мой кабинет, я сейчас буду.

Жанна стояла, взволнованно дыша и почти ломая пальцы. Время от времени жемчужные зубки впивались в губу, но вовсе не из желания сделать цвет ярче, она слишком волновалась, чтобы контролировать свои действия.

Людовик плотно закрыл дверь за собой, Жанна обернулась, глядя расширенными, полными почти ужаса глазами.

– Что случилось?!

Они стояли уже рядом, но женщина не протянула рук, чтобы обнять, как делала обычно, а Людовик замер, пораженный ее видом.

– Шарль… он приезжает послезавтра… Я пришла… я хочу попрощаться…

– Но почему?!

Она не стала говорить, что Париж – не Версаль, там не принято жить одновременно с мужем и любовником, разве что по обоюдному согласию, да и то тайно. Замотала головой:

– Мне нужно бежать… куда-нибудь, иначе он разведется и отберет у меня Александрин! Шарль не простит мне…

Людовик схватил ее за плечи, что она говорит?! Бежать? Куда, зачем?!

Большие непонятного цвета глаза были полны слез:

– Я хотела только проститься… Я люблю вас…

– Куда вы собрались бежать? От мужа или от меня?

– От мужа, он либо убьет меня, либо просто разведется. Все кончено…

И столько горя было в этих последних словах, что король едва не упал перед ней на колени. Она все-таки разревелась.

Его рука осторожно подняла за подбородок ее лицо, неожиданно для себя Людовик снова восхитился совершенным овалом ее щек, нежностью кожи.

– Глупая моя девочка… неужели твой супруг посмеет что-то сделать против короля?

Жанна звучно хлюпнула носом, едва не заревев в голос, как же он не понимает?!

– Но Шарль послезавтра будет дома…

– А ты сегодня здесь, в Версале. Уж в королевские апартаменты он не придет скандалить, надеюсь?

– Я в Версале?

– Конечно, причем не на ночь-другую, как раньше, а насовсем.

Что он говорит? Насовсем – значит, она становится фавориткой? Не просто любовницей, с которой приятно провести время ради развлечения, а настоящей фавориткой? Забрать любовницу в Версаль значило признать ее почти официально.

– Ну, ты согласна?

Жанна похлопала мокрыми ресницами:

– И мы будем проводить ночи вместе?

Спроси она что угодно другое, Людовик бы подумал, что ее появление в его покоях – просто ловкий трюк, хотя, несомненно, именно так и скажут, но то, что Жанна поинтересовалась возможностью продолжения любви с ним больше, чем своим собственным будущим, всколыхнуло в душе короля такую волну нежности, что он вместо ответа приник к таким красивым и желанным губам. Женщина вверила ему свое будущее, не задумываясь, только потому, что любила. И какая женщина! Это стоило скандала с двором.

Двор действительно ужаснулся: его величество, презрев все каноны, не просто выбрал себе в качестве любовницы простолюдинку, но и привел ее в Версаль.

– Ах, так нас скоро заставят здороваться с этой дамой!

– Не только здороваться, но и беседовать!

– Боюсь, что дело может зайти дальше, придется приседать перед ней в реверансе!

Ах, если бы только дамы знали, что пройдет время, и они будут приседать в реверансе и приветствовать даже не утонченную Жанну Антуанетту, а довольно грубую и совершенно необразованную мадам Дю Барри, приведенную Людовиком в Версаль вообще из парижской лавки. Подозревай они такое, может, меньше травили бы Жанну Антуанетту? Хотя вряд ли, все равно она была не их круга, она «из Парижа»…