Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И более ничего?
– Да, более ничего, просто необходимо доказать, что решение верно, и всё. Всё!? Но как это сделать? Как!? Люди годами, десятилетиями, столетиями бьются над решениями, как нам сегодня кажется простых задач, или определений, отражающими неизбежность изначальных законов Природы на уровне их познания всем человечеством, а не горстки избранных особо одарённых интеллектуалов. Но Человека можно поставить в такие условия, что он по сути вынужден буден не просто решать эти задачи, которые даже в кошмарном сне не привидятся, а решит их ради своего спасения, только ради того, чтобы выжить, и найдёт ответ, докажет их правомочность, а потом примет окончательное решение о своём будущем единственное и правильное. Вот тогда я понял: именно в этом и заключён основной закон Природы, который мы так хотим постичь и к которому так стремимся, как к вечному спасителю. Конечно никакие выученные нами правила или знания, или всё что угодно не помогали. Надо было думать, и думать самостоятельно, не стандартно, быстро, почти на грани фола. Психологическое давление на весь класс было колоссальным, это можно сравнить с ураганом или смерчем, когда Человеку даётся несколько секунд чтобы принять решение. Мне было несоизмеримо легче всех, даже просто потому что я их ни то чтобы не боялся, но во всяком случае более других был готов сопротивляться, готов был биться с ними, с нашими мучителями за какие-то тогда мне не понятные другие принципы.
– Ты тогда уже сформулировал для себя некие принципы?
– Всё достаточно просто, дело в том, что я вырос по сути там, я с самого своего рождения был воспитан в такой среде. Мой отец был таким, даже значительно более таким, и я знаю, что такое лабиринт, а для остальных это была ловушка, в которую их всех до одного загоняли.
– И что произошло?
– Где-то на третьей нашей встрече с одиннадцатиклассниками я уже для себя решил, что с меня хватит. По правде сказать, меня действительно тяготила та медлительность, с которой проходила дискуссия. Я конечно понимаю, что для детей первого класса сам факт дискуссии по любому вопросу уже по сути непреодолимый барьер, с детьми же не беседуют, а как правило проводят в лучшем случае разъяснительную работу, и вообще обращаются не как с равными, а как с недоразвитыми идиотами, хотя в действительности всё с точностью до наоборот. В тот день неожиданно для них я сам поднял руку, что вызвало некий даже лёгкий ступор, видимо такой поступок был чем-то необычным, единственным в истории школы и последним, и когда мне дали слово, то я просто сослался на нескольких авторов, чьи работы я знал по разбираемой нами теме и задал вопрос: какое из доказательств их устроит?
– И что было потом?
– Ну, меня какое-то время не беспокоили, а потом появился Всеволод. Меня вызвали утром прямо с урока в кабинет директора школы. Там Был Всеволод и с ним один мальчик, это был Алексей, он его как раз привёз в школу в класс, в котором я учился. Директор вышел из кабинета, и мы долго беседовали с Всеволодом, почти до ужина, даже обед пропустили. Вот так, оказавшись с Алексеем и Всеволодом какое-то время наедине мы стали друзьями, скорее даже мы заочно образовали наш союз. Всеволод приезжал раз в два или три месяца, подолгу беседовал с нами, задавал вопросы, над которыми просил подумать к следующему его приезду и так шло время. Как бы не было в школе трудно, всё же были и радостные моменты, и их было много. Нас обучали музыке, был великолепный хор, военной подготовке, общению с животными, различным видам спорта, было множество мастерских, в которых мы осваивали некоторые ремёсла по выбору…, вообще по правде сказать, наше обучение, я бы даже сказал воспитание, было настоящим, действительно серьёзным и увлекательным.
– Ты благодарен, даже испытав насилие?
– Это тогда казалось нам всё что делается насилием, но я сам потом вырос и учился в одиннадцатом классе. Может даже я лучше всех в школе понял причины и следствия происходящего с нами.
– Ты так считаешь?
– Да, потому что я прошёл всё это сам. Познание ведь состоит не в том, чтобы что-то попробовать, как говорят на вкус, нет, совсем в обратном.
– В чём же?
– Алексей меня поразил в первые дни нашего знакомства тем, что он глубоко переживал несправедливость, которое, как он считал, заключалось в самом отношении к детям, своим сверстникам. Мне даже в голову это не приходило, я этого вообще не замечал, а для него это было непреодолимо. И бороться с ней он стал своими методами.
– Как же?
– В один из таких дней, когда ему был задан вопрос, так называемый на засыпку, неожиданно для всех Алексей просто и спокойно сказал, что задавать подобные вопросы не корректно, и если проверяющий не будет следовать единой для всех логике ведения дискуссии, то будет его вина в том, что группа целенаправленно вводится в заблуждение. Я знал о чём говорил Алексей, но для остальных одноклассников его слова были закрыты, как говорится за семью печатями. Никто даже понятия не имел, что сама суть вопросов скрывала изначально ложные ссылки и выводы, основываясь лишь на непререкаемом авторитете власти школы. Как только Алексей перевёл дискуссию из двусмысленности и неопределённости в рациональную логику, то наши проверяющие поплыли как один.
– На каком основании?
– Они изначально не были к этому готовы, их этому не обучали! Ведь в тот самый момент он перечеркнул в принципе сами