— Добрый день, — смущенно пробормотал Тряпичник.

Дрейгар нахмурился.

— Ты кто такой и куда подевались дети? — рявкнул он.

* * *

Далджин отодвинулся от стены, перевернулся с одного бока на другой и наконец проснулся. А проснувшись, тревожно огляделся по сторонам. Факелы догорали. Стало быть, он все-таки заснул. Интересно, сколько прошло времени? Он уже просыпался после того, как очередной подземный толчок переполошил его товарищей. Но колебание земной коры было не сильным, быстро закончилось, и все тут же заснули. В его душе тлела надежда, что этот подземный толчок был последним.

Далджин потянулся, взял один из факелов и подсыпал на него из банки серебристого порошка. Потом поднялся на ноги. Они находились в одном из боковых туннелей. Далджин чувствовал себя совершенно беззащитным. Опасность могла подстерегать их за каждым углом. Цынцыкерам ничего не стоило застать их врасплох. Усталое тело требовало отдыха и сна. Найялла сказала, чтобы он разбудил ее, когда захочет спать, и она сменит его. Однако он был слишком самолюбив, чтобы обратиться к мьюнанке. Не говоря уж о том, что всегда относился к мьюнанам с презрением.

Рудокоп уже хотел растолкать Нугана, как его внимание привлек какой-то шорох в дальнем конце туннеля. Он приподнял факел, сделал несколько шагов вперед, но ничего не увидел. Далджин не был трусом, но и не стал бы рисковать без надобности. Некоторое время он вслушивался в тишину, но отправиться на разведку так и не отважился. В конце концов он решил, что шорох ему почудился, и, вернувшись к спящим товарищам, принялся трясти Нугана за плечо. Молодой рудокоп что-то заворчал спросонья, но Далджин объяснил, что теперь его очередь караулить. Нуган вскочил и стал разминать затекшие ноги. А Далджин тут же устроился на его нагретом месте.

Немного погодя проснулся Микрин. Приветливо кивнул юноше и, придвинувшись ближе к жене, стал вглядываться в темноту.

— Ужасно замерз, — пробормотал Нуган, похлопывая себя по бокам. — Никак не могу согреться.

— Это все камень, — промолвил Микрин. — Вытянул из тебя все тепло. Нельзя спать на голом камне. К тому же не мешало бы поесть, мы все ужасно голодные.

— Я бы, наверное, быка съел, — сказал Нуган, пританцовывая от холода. — Эх, хорошо бы сейчас дюжину сочных отбивных с жареным лучком, печеной картошечкой и тушеной капустой, как готовит моя матушка!

— А я бы полжизни отдал за сосиски в томатном соусе, — вздохнул Микрин, мечтательно закрывая глаза. — С картофельным пюре, бобами и хлебом с маслом. Моя Найялла, знаешь ли, мастерица печь желудевые караваи… Это такая прелесть, пальчики оближешь!

— Ничего вы не понимаете в еде, — проворчал пожилой бригадир, неожиданно вмешавшийся в разговор и зачмокавший своей вставной челюстью. — Нет ничего лучше, чем добрые пироги! Моя женушка готовит такие пирожки с курятиной и грибами, что вы побежите за ними на край света… А какие она печет яблочные пирожные со взбитыми сливками и сахарной глазурью!

— Моя дочка обожает яблочные пирожки, — грустно вздохнул Микрин. — Или с черникой… Больше всего на свете…

До сих пор он старался избегать мыслей о детях. Думать о них — только сыпать соль на раны. Кто знает, где они сейчас и что с ними.

Словно прочитав его мысли, пожилой бригадир сочувственно покачал головой.

— У тебя двое?

— Ну да. Тайя и Локрин. Вечные с ними хлопоты!

— Еще бы! — хмыкнул бригадир. — Уж я-то знаю. У меня у самого шестеро по лавкам, да еще один, как у нас говорят, на подходе. Осенью жена родит седьмого. Разве с ними успеешь отдохнуть.

— Да уж, — улыбаясь, кивнул Микрин. — Но я лично об этом не жалею.

— И я тоже, — серьезно сказал бригадир.

Найялла проснулась, но в разговор не вступала. Прижавшись к мужу, она размышляла о том, какие странные эти мужчины: только что дерутся не на жизнь, а на смерть, готовы перегрызть друг другу глотки, а через полчаса беседуют как ни в чем не бывало, как самые закадычные друзья.

— А что ты, Нуган? — поинтересовался Микрин. — Женат, нет? Дети есть?

— Нет-нет, — поспешно пробормотал юноша, засовывая озябшие руки в карманы и притопывая. — Наше дело молодое. Я на себя хомут надевать не тороплюсь.

— Врет и не краснеет, — ухмыльнулся бригадир. — А сам давно сохнет по Эллин Маджин. Или я ошибаюсь? А, парень?

— С чего ты взял? Ничего я по ней не сохну, — фыркнул юноша, покраснев до ушей.

— Эх ты, дурень! Уже все знают об этом, кроме нее самой. Когда ты, наконец, посватаешься? Смотри, а то уведут твою красавицу прямо из-под носа. Выскочит замуж за другого, оглянуться не успеешь.

— Да я просто ждал подходящего случая, — оправдывался Нуган.

— Чего же тут ждать, дурень, нужно посвататься — вот и все дела! Когда отсюда выберемся, я тебя к ней за шиворот притащу, так и знай!

— Ты скажешь, Джузек!

— Иначе нельзя, парень. Не то проморгаешь ее. Если будешь телиться, ее уведет какой-нибудь пастух, которому нужны рабочие руки, чтобы ухаживать за коровами.

Нуган встревоженно заморгал, но промолчал. Потом мечтательно улыбнулся, представив, как посватается к любимой девушке, но засмущался и отвернулся.

— Эй, парни, — вдруг прошептал он, указывая рукой в темноту, — я вижу свет! Кажется, там что-то движется…

Когда Локрин открыл глаза, над деревьями уже стояло полуденное солнце. Приподнявшись, мальчик обнаружил, что забросан грязью и землей. Рядом сидела Тайя. Сестра протирала глаза, словно только что проснулась после долгого сна. Она тоже была с ног до головы перемазана грязью.

— Где это мы? — пробормотал мальчик.

— Понятия не имею.

Локрин сел, припоминая все ночные приключения. Тело, покрытое синяками и ссадинами, жестоко ломило. На нем, казалось, не было ни одного живого места. Особенно им досталось от мельничного колеса. Сосредоточившись, мальчик изменил цвет кожи, и все синяки и ссадины тут же исчезли.

Оглядевшись вокруг, Локрин увидел, что они оказались в молодой роще. До того как по роще прокатился селевой поток, это, наверное, был райский уголок. Обломки мельничного колеса, а также самой мельницы валялись неподалеку. Рядом с грудой обломков в задумчивости стоял рэнсник. Локрин вздрогнул, но лесной человек, равнодушно покосившись на детей, снова занялся изучением обломков мельницы.

— Добрый день, — нерешительно промолвила Тайя, поднимаясь на ноги.

— Кому как, — беззлобно пробурчал рэнсник.

— А вы разве не… не из клана Лирапа-Луддича? — спросила она.

— Ну уж нет, я — Плуддич. Последний из всех моих родичей, — горестно молвил рэнсник. — Недавно померла моя матушка. Больше никого не осталось. Все, что у меня было, эта мельница. А теперь и ее лишился… Была собака, и та издохла…