Не был в России пять лет. Путин сменил Ельцина. Москва стала беспутно хороша. Нежно окрашены, по вечерам подсвечены с пониманьем дела отреставрированные зданья. Строительно-архитектурный бум не стихает. У нас во дворе выросло что-то довольно безобразное. Растет и с другого бока. Занятно глядеть, как поставят несущий каркас и начнут внешнюю кирпичную закладку. По ночам горит свет, идет работа, и одинокие, далеко слышные голоса перекликаются: Петро! Павло! Торчат дома с дорогими квартирами – не то неприступный утес, не то буддийский храм. Мансарды с окнами хороши, башенки с конусными крышами довольно смешны. Как в игрушечном деревянном строителе, оставшемся со времен отцова детства – ящик с задвижной крышкой, внутри воротца и треугольные фронтоны. Возле Сокола заканчивают сталинский высотный дом. Сижу за столом, набрасываю эскизы такой Москвы, какой бы мне хотелось. Живая Москва, нахально растущая и крепнущая, заглядывает мне в окна. Так упорно смотрит, что чувствую взгляд на своем затылке. И кто-то словно пытается водить моей рукой по бумаге. Когда попробовал сделать всё это в компьютере, на дисплее появилось вообще не то. Вышло аляповатое и наглое. Убрал, а записки тех молодых ребят, что бесследно исчезли, оставил.

Мы с Павлом работали ще на храме Христа Спасителя. Там сошлись якийсь две мафии за подряд биться. Одна найняла строителей с России, друга с Украины. Паны дерутся – у холопов чубы трясутся. Как наших восьмерых хохлов с лесов поскидали, мы ушли. А и здесь щось неладно. Стоим смену – мов голос чуем: прыгай, прыгай. Павло в столовой борща не доедал. У середу упал вниз. Ангел подхватил – угодил в сетку, через яку песок просеивали. Хожу до Павла в больницу, работаю только со страховкой. Пристегивать-отстегивать времени нема, но що зробишь.

Петр и Павел час убавил. На этих двоих хохлах моя программа осваивает новую область, психотропную. Однажды я уже спонтанно внушил Женьке, чтоб не ходила к ближайшей остановке. Напрасно. Надо было тогда рвануть нафиг этот пакет вместе с ней. Не было бы всей последующей байды. Теперь внушаю страх Петру и Павлу. Посмотрим, уйдут эти апостолы отсюда или нет. Архитектор Доглядов у меня станет создавать в компьютере проекты бомбоубежищ и тюрем. Он тоже слегка присел в начале восьмидесятых. Вот и пусть потрудится.

Я придумывал на дисплее воздушное и легкое, как мост вздохов. Вижу – вырисовывается тюрьма с решетками. Ассоциация – через мост вздохов водили узников. Но чтоб компьютер сработал так, на случайных связях в мозгу, это что-то новое. Пробовал тюрьму удалить – она прорисовывалась всё детальней. Каменщик, каменщик в фартуке белом, что ты там строишь, кому? Неужто нам снова светит?

Павло из больницы выписывался, казав – приходи с вещами. Пришел с его и своими, с билетами в Кременчуг. Пора и до дому. Вагон расшатан, дверь в тамбур сорвана, хлоп да хлоп. Как прикордонники ночью будили, кажу – валюты нема. Земля уже наша, и всех пускают проводники. Сапог не снимаю, щоб не украли. На них тяжелая баба сидит. Петух в корзине под хусткой сам знает, колы ему петь. В ногах у Павла здоровенный дядько. В мешке порося визжит. Носят картошку в газетке на станции та малосольные огурцы. Чужина нас живых отпустила, Вкраина нас живых приняла.

Долго пытались с Витькой убить у бесноватого Артема агрессивную программу. Сучонок взорвал парней из семнадцатой квартиры прямо в строю, и мы стали работать ему наперерез. Во дворе растет еще дом, так гаденыш наехал на хохлов-строителей. Витька успел перехватить управленье, когда меньшой падал с лесов. Поставил скорей экран вокруг стройки, внушил хохлам уезжать от греха. Я же пошла к Руслану выяснить его дальнейшие намеренья. Встретил меня весь светящийся. Аллах подал ему знак окончанья мести. Правда, Витька уж освоил контроль за всеми бомбами, сконструированными Русланом со дня рожденья. Но у абрека может быть и кинжал.

Шестерых бойцов я послал жертвой за своих троих родичей. По двое за каждого. Я чист перед Аллахом. Увидел во сне сиянье и услыхал голос: твоя месть исполнилась. Накануне разнес оставшиеся взрывные устройства по призывным пунктам – все тихо. Аллах больше не хочет жертв от меня. Я сотворил намаз в своем освобожденном от зарока жилище. Раздал заккят нищим возле мечети на Поклонной горе. Совершил омовенье. Съел рыбу, чтоб очиститься изнутри. Надел лучшую одежду и пошел сказать этой женщине, Евгении, что она добра и прекрасна. Но коварная сидела за компьютером вместе с Виктором. Предпочла мужчине юношу. Я ничего не сказал и удалился. Не жди целомудрия от женщины, не получившей мусульманского воспитанья. Завтра с утра мне на завод Хруничева. Они меня взяли обратно.

Позавчера я освоил в программе Евгении Леонидовны функцию внушения на расстоянье и тайком принялся за витязя Руслана. Намекнул ему во сне, что хватит с него шестерых покойников. Вроде бы Аллах ему говорит – молодец, всё о'кей, ты свободен. Попробуй объясни абреку, что парни не своей волей в Чечню идут. Косят до упора. В общем, витязь Руслан клюнул. Это будет мой маленький секрет. Пусть Евгения Леонидовна думает, что он сам образумился. Еще я ему подал мысль позвонить на завод. Проконтролировал разговор. Там сказали: «Навоевался? можешь приходить. Лучшего изобретателя у нас пока не появилось. Секретность мы с тебя снимем начисто как с лица кавказской национальности. Будешь работать по конверсии над кондиционерами по спецзаказам». Во. Так-то лучше.

Женя навещает меня редко. Стоит мокрая осень. Я пишу в замызганной дубленке на балконе, и свет моего торшера ей должен быть виден. Но она не шлет мне вестей по нашей нелегальной электронной почте. Прислала. Услыхала на расстоянье мою жалобу. Я попал в зависимость от ее приветливых слов. Два-три дня без них, и начинается форменная ломка. Осенью моя энергетика садится. Женя, ускользающая жизнь, заклинаю – позвони. И вымоленный звонок раздается. Но мне все мало, на меня ласковых слов не напасешься. Нечем засыпать зияющую пустоту моей жизни. За ткнуть черную дыру в подсознанье. Ту, из которой продолжает хлестать несомненно хороший текст – разночтений быть не может. Но с какого-то времени из меня поперло описанье мест, коих я в глаза не видал. Там горы зелены. Тесны ущелья, где звук блуждает многократным эхом. Там выстрелил охотник неразумный в барана, что недвижно на утесе стоял весь день. Поток унес добычу.

Это еще одна функция программы – подстраивать мозг одного человека к мыслям другого. Так можно передавать знанья и художественные образы. Пора сознаваться Евгении Леонидовне. Она долго хлопала глазами, когда мы пошли вдвоем к Георгию Алексеичу, и тот показал текст о Чечне, который я ему перепасовал из головы витязя Руслана. Евгения Леонидовна мне тут же поручила создать потихоньку сеть из нее с Георгием Алексеичем, мозг с мозгом. Будет снимать ему депрессию в самом зародыше. А то он совсем сник. Но важней всего для меня сейчас мать. Я занялся ею на всю катушку.

Приходила снизу учительница Евгения Леонидовна. Говорит, Витьку надо в Америке учить. Да ладно. Пусть бы тут учился, лишь бы не баловал. А то он мне по ночам голоса напускает. Да что вы, Зинаида Кеворшевна. Голоса – это так. От компьютера, вместо музыки, чтоб спалось лучше. И правда, спится как на лебяжьем пуху. Евгения Леонидовна сказала – Витька большим человеком вырастет. Вы, значит, только свое здоровье берегите, и платье чтоб у вас выходное было. Вас скоро всюду приглашать станут. Даже и на телевиденье. Ага, говорю, сплю и вижу. Не, я теперь во сне другое вижу, под Витькины компьютерные голоса. Себя молодую, как из деревни уезжала. Вышла затемно, чтоб засветло попасть к тете Клаве в Немчиновку, на одну ночь. Утром она возьмет с собой оформляться на стройку, а там и в общежитье. Иду по холодку в штапельном платье и куртке на молнии, карман от паспорта оттопырился. Кепочка матерчатая с пластмассовым козырьком. На ногах резиновые сапоги. До автобуса двадцать километров, в лесу вода стоит. При входе в лес деревня Кровопусково, при выходе Крик. Семь километров по лесу. До него мокрым лугом, после кустиками. Петухов из деревни уж не слыхать, только скрипит на рассвете болотная птица. Солнышко встает, туман росой выпадает. Часы на руке, автобус из Гжатска через нас проходит около десяти. Еще один в три, это уже поздно. Мне еще в Немчиновку добираться. Ладно, хорошо поспеваю. Шагаю, пою – среди снегов белых, среди хлебов спелых течет река Волга, а мне семнадцать лет. Тут и будильник звонит, тут мне и на работу вставать. Витькина тарахтелка щелк – и при мне отключается.