Кроме того, согласно вышеприведенным определениям Истинного и Достоверного{135}, люди в течение долгого времени неспособны были воспринять Истину и Разум, а они – источник Внутренней Справедливости, которая удовлетворяет интеллект. Внутренняя Справедливость осуществлялась Евреями (их просветил истинный Бог и запретил им своим Божественным Законом даже мысли, если они не совсем справедливы, а в это никогда не вмешивался ни один из смертных Законодателей, так как Евреи верили в Бога – чистый ум, проникающий в сердца людей, Язычники же верили в Богов, состоящих из тела и Ума, потому и не могущих проникнуть в сердце), потом ее обсуждали Философы; но последние появились только через две тысячи лет после того, как были основаны их нации. Между тем люди руководствовались Достоверностью Авторитета, т. е. тем самым Критерием, которым пользуется наша Метафизическая Критика: это – Здравый Смысл Рода Человеческого, как он был определен выше в Элементах{136}; на нем покоится Совесть всех наций. Таким образом, с этой новой главной точки зрения настоящая Наука оказывается Философией Авторитета, т. е. Источника Внешней Справедливости, как говорят Теологи-Моралисты. С этим авторитетом должны были бы считаться три Главных Учения о Естественном Праве Народов{137}, а не о том, что они извлекали из писателей: об этом авторитете писатели не могли иметь никакого представления, так как он царствовал среди наций много больше, чем за тысячу лет до того, как они могли появиться. Поэтому Гроций, больше обоих других и ученый и начитанный, почти в каждой детали своего учения побивает Римских Юристов; но удары его падают в пустоту, так как Римляне устанавливали свои Основания Справедливого на Достоверности Авторитета Рода Человеческого, а не на Авторитете Ученых.

Таковы Философские Доказательства, которыми будет пользоваться эта Наука, и, значит, они абсолютно необходимы для того, кто хочет ее обсуждать. Филологические Доказательства должны в ней занимать последнее место, причем все они могут быть сведены к следующим родам.

Во-первых, различные Мифологии согласуются с разбираемыми здесь вещами не искаженно и с насилием, а прямо, легко и естественно; мы увидим, что Мифологии – это Гражданские Истории Первых Народов, последние же повсюду были в своей сущности Поэтами.

Во-вторых, с нашей Наукой согласуется героический способ выражения, который мы здесь объясняем во всей истинности чувств и во всем его своеобразии.

В-третьих, сюда относятся Этимологии Туземных Языков, которые рассказывают нам историю вещей, обозначенных словами, начиная с особенностей их происхождения, если проследить естественные пути их изменения согласно тому Порядку Идей, по которому должна протекать История Языков, как это было высказано в Аксиомах{138}.

В-четвертых, здесь объясняется Умственный Словарь вещей, относящихся к общественной человеческой жизни: в своей сущности – они одни и те же у всех наций, но в разных модификациях по-разному объяснены языками, как это было определено в Аксиомах{139}.

В-пятых, здесь отделяется ложное от истинного во всем том, что в течение долгих веков сохранили нам Простонародные Предания: раз они сохранялись столь долгое время, и притом целыми народами, они должны иметь, согласно приведенной выше Аксиоме{140}, общественную основу истины.

В-шестых, великие осколки Древности, бесполезные до сих пор для Науки, так как они были брошены жалкими, перепутанными и переставленными, начинают сиять особым блеском, ибо они приобретают порядок и становятся на свои места.

В-седьмых и в-последних, надо всеми этими вещами, как их необходимые причины, господствуют все те явления, о которых нам рассказывает Достоверная История[95].

Эти филологические доказательства служат нам для того, чтобы показать на фактах тот мир наций, который рассмотрен уже в Идее, согласно философскому Методу Бекона: cogitare, videre{141}. Поэтому оказывается, что благодаря предшествующим философским доказательствам последующие филологические доказательства подтверждают одновременно свой Авторитет Разумом и Разум – своим Авторитетом.

Подведем итоги всему тому, что было сказано в общей форме об установлении оснований нашей Науки: раз основания ее – Божественное Провидение, Усмирение Страстей Браками и Бессмертие человеческой души, выраженное в погребениях, раз Критерий ее состоит в том, что с чем согласны все или большая часть людей, то и должно быть правилом Общественной Жизни; раз с этими Основаниями и с этим Критерием согласуется Простонародная Мудрость всех Законодателей и Тайная Мудрость наиболее знаменитых Философов[96], то, следовательно, эти Основания должны быть границами человеческого Разума, и тот, кто пожелает выйти за их пределы, должен остерегаться, чтобы вообще не выйти за пределы Человечества[97].

Выше, в Аксиомах, было сказано, что все Истории Языческих Наций имели Баснословные Основания; что у Греков (от которых мы имеем все то, что имеем от Языческой Древности) Первыми Мудрецами были Поэты-Теологи; и что природа всех когда-либо возникших или сделанных вещей такова, что при своем Возникновении они должны быть грубыми: именно такими и не иными нужно считать начала Поэтической Мудрости. А та высокая и чрезвычайная оценка, с которой она дошла до нас, порождена двояким тщеславием, разъясненным в Аксиомах{142}: тщеславием Наций и тщеславием Ученых, и притом больше вторым, чем первым; под его влиянием Манетон, верховный египетский первосвященник, свел всю Баснословную Египетскую Историю к возвышенной Естественной Теологии (мы об этом говорили в Аксиомах){143}, и так же Греческие Философы возвысили свою Историю до Философии. И сделали они так не только потому, что эти истории (как мы это также видели в Аксиомах) дошли до них чрезвычайно мерзкими, но и на основании следующих пяти причин.