Вдоль обоза – от задних саней к головным – быстрым шагом двигался кряжистый молодой воин. Оленя он держал в поводу, даже не помышляя сесть в седло – сильные ноги рогатого скакуна все еще дрожали, а с удил падала пена. Бока оленя были забрызганы темной запекшейся кровью.

Воин подошел к наваленной на передних санях неопрятной куче мехов и тихо позвал:

– Дядя! Ну как вы, дядя?

Куча зашевелилась – сперва появилась старческая, вся в узловатых венах и мозолях рука, потом шкура откинулась, и седоусый старик в обшитой железными пластинами куртке из тюленя медленно и натужно уселся.

– Как-как, – проворчал он в ответ. – Как непрожеванный кусок медвежатины, вот как! – Он невольно прикоснулся к туго перетянутому полосками бересты боку и болезненно сморщился.

– Олени уже падают, дядя, – виновато пробормотал молодой воин.

Лицо старика стало жестким:

– Движение не прекращать! Лучше быть уставшим, чем мертвым.

Молодой воин обернулся, вглядываясь в белую ленту дороги:

– Думаешь – погонятся мэнквы? Вроде подранили мы их.

Старик снова сморщился:

– Только разозлили. Еще и меня, почитай, прям изо рта вынули. Опять же ребятишки… – Его взгляд остановился на жмущихся к тюкам детях.

– Они в том пауыле сколько народу пожрали, твари! Мало им? – хмуро бросил молодой воин.

Перед его глазами все еще стояла недавняя дикая картина – внизу, под идущей через холм дорогой, озаренный луной пауыль таежных хант-манов. Посредине, старательно жуя во все четыре глотки, топтался довольный мэнкв. Его трехголовый приятель сорвал крышу с приземистого, наполовину вкопанного в землю бревенчатого дома и шарил внутри здоровенной лапой. На трех его лицах – похожих на людские и в то же время совершенно нечеловеческих – выражение радостного предвкушения, как у мальчишки, шарящего в туеске с сушеной ягодой. Потом страшный визг – и, ухваченная за косы, в лапе мэнква повисла девчонка. Воин и сам не помнил, как рванул из чехла копье, как швырнул своего оленя в бешеный галоп и, перескакивая через раскиданные обломки и неподвижные людские тела, ринулся на чудище! Дальше – человеческие крики и рев тварей, взмахи когтистой лапы, копье, сломавшееся от удара в толстую шкуру, забегающие в тыл людоедам товарищи, дядя с мечом в руках, снова дядя – громадная лапища второго мэнква волочет старика к раззявленной пасти, а он все рубит и рубит эту лапу… Потом они бежали. На снегу остались лежать четверо товарищей, он волок шатающегося и все норовящего упасть дядю, а на руках воинов, судорожно цепляясь за шеи, сидели несколько уцелевших детишек, из тех, что во время боя успели повытаскивать из-под лавок да из полуразрушенных амбаров.

Хрипящие олени обоза рвались из жил, пытаясь уйти от гонящихся за ними мэнквов. Потом твари отстали – все-таки воинам удалось изрядно издырявить копьями их шкуры. Но все понимали, что скоро обозленные великаны появятся вновь.

А у девчушки, что он отбил у людоеда, теперь даже как звать не узнаешь. Она только смотрит и молчит, смотрит и молчит.

– Потому сразу и не гонятся, что хватит с них пока, – наставительно сообщил старик. – Отяжелели от жратвы, да и раны зализать надо – а как управятся, так по следу нашему и побегут. Нет у них, у мэнквов, привычки – недоеденное оставлять. А до детского мяса они самые лакомые.

Молодой снова тоскливо огляделся:

– И не спрячешься, и не отсидишься – унюхают. – Его взгляд остановился на санях и выбивающихся из сил оленях.

– Даже думать не моги – сани бросить! – старик заметил этот взгляд, и его голос стал тяжелым, как упавшая сосна. – Это я вам всем как ваш воевода приказываю! Хоть один из вас живой останется, а обоз до крепости довести. У нас там все, кто из окрестных стойбищ да пауылей уцелел! Не привезем еды – кого мэнквы не дожрали, сами друг друга пожрут!

– Знаю, – мрачно буркнул племянник.

Люди тянулись в крепость. Сперва – уцелевшие в поднявшихся из-под земли огненных потопах, чэк-наях. Один чэк-най молодой воин успел повидать – земля разверзлась, и кольцо невозможно жуткого Рыжего пламени сомкнулось, беря в четкий круг затерянное в тайге крохотное стойбище. Воин лишь беспомощно стоял и смотрел на мечущиеся за сплошной стеной Огня и черного дыма фигурки. Уцелели лишь те, кто в самом начале решился ринуться прямо в Пламя.

А после чэк-наев пришли мэнквы. Известие о первом сожранном подчистую пауыле в крепость принес израненный охотник – и никто ему не поверил, даже воевода. Не бывало еще такого, чтоб мэнквы в селение лезли. Но когда в крепость чередой потянулись рыдающие дети и женщины с навечно застывшим в глазах ужасом – поверить пришлось. Из крепости разошлись отряды – дать укорот обнаглевшим тварям.

Вернулся один. Не отряд. Человек. От него и узнали страшную весть – людоеды, всегда ходившие по одному, стали сбиваться стаями. Ежели с одним мэнквом раньше справлялись всем селением – как быть с двумя, тремя, пятью великанами? С недавних пор мэнквы бродили под стенами крепости, за которыми засел изрядно поредевший гарнизон. Ворчали, запрокидывая теснящиеся на широких плечах головы к вершинам ледяных стен, облизывались, царапали лед когтями… Дядя приказал – и оставшиеся в живых воины таскали и таскали воду, намораживая ледяные стены выше и выше. Но каждый из них знал, что придет день – и какая-нибудь мэнквова стая решится попробовать крепостной лед на прочность. И как тогда от них отбиваться? Стрелы пускать, не способные пробить дубленую шкуру тварей? Топорами головы сносить – чтоб те заново выросли?

– Хоть бы уцелевших куда вывести, – с непроходящей тоской пробормотал молодой воин.

– Из дворца наместницы приказ прислан. А им будто бы из самого Зимнего дворца приказали. – Лицо дяди стало деревянным, как всегда, когда он говорил о начальстве. – Бедствие решено ло-ка-ли-зи-ровать… – с трудом повторил мудреное слово и с прорвавшейся злобой разъяснил: – В смысле, чтоб дальше Югрской земли не пошло, чтоб в остальных районах ни-ни, тихо и покойно. Потому никого отсюда не выпустят – велено самим справляться!

– Велено – так пусть их Храм и справляется! Местные жрицы чего ж – у чувалов бока греют?

– Говорят, в их храмах нет чувалов, – вздохнул старик и с кряхтением полез с саней. – Чего ты мне-то говоришь? Я им приказы отдаю – или они мне? – Придерживаясь за боковинку, он заковылял рядом с санями. Шел еще тяжело, но взгляд снова стал цепким, не пропускающим ни единой мелочи. Старик напряженно прислушивался.

– Не бросят же они нас вовсе! Вот ведь еды прислали, – покосился на дядю молодой воин.

Лицо старого воеводы оставалось все таким же деревянным. Все в крепости знали, что обоз с припасами, который они гнали сейчас – их единственное спасение, надежда отсидеться, – пришел не из Зимнего дворца и не с далекого безопасного юга. Он шел из тундры – где, по слухам, мэнквов хоть и не было, зато вовсю бушевали свои напасти. Недаром передавшие им обоз тундровые мужики глядели на вооруженных людей волками – и чувствовал в тот момент молодой воин, что для них он не лучше мэнква, такой же людоед. И ведь не откажешься – в крепости ждут. Хотя доберутся ли они туда?