Он — этот порядок — может нас не устраивать, но это не проблема какой-то абстрактной «власти», это скорее проблема истории и того места, которое мы в ней занимаем. Это первое… — Полемарх о чём-то задумался, но никто не проронил ни слова, и он продолжил: — Решив так, мы пытались разобрать слово «свобода» — понять, свободны ли мы? И мы увидели, что вопрос задан неверно. Если нет «власти», кому-то принадлежащей и потому довлеющей над нами, то нельзя говорить о «свободе», но только о самостоятельности.

— Совершенно верно, — поддержал его Сократ.

Полемарх вдруг усмехнулся.

— Кажется, я понял, Сократ, к чему ты ведёшь…

— Мы все самостоятельные люди, — улыбнулся в ответ Сократ. — Я не могу вести тебя куда-то, если ты сам не пойдёшь этой дорогой.

— Ты прав, Сократ, мы самостоятельные люди, только дальше пройти этой дорогой у меня уже не получается, нужна твоя помощь…

— Но что ты понял, дорогой Полемарх, перед тем как остановиться?

— Я понял, Сократ, что я не знаю, кто может быть источником «справедливости», как я её понимаю, — ответил Полемарх.

— Ты же сам сказал, Полемарх! — удивился Сократ. — Этим источником должно быть государство! Разве не так?

— Но что такое государство, если мы все — самостоятельные люди, а законы созданы лишь для того, чтобы помочь нам реализовывать самих себя?

— Нет, всё это теория… — уныло протянул Иван. — Просто теория. Утопия…

— А может быть, ты просто не чувствуешь себя самостоятельным человеком? — спросил его Сократ.

— Да, я не чувствую, — честно признался Иван. — Почувствовал вот только что, самую малость. И чуть ласты не склеил от ужаса! Что с этим делать-то? Это вообще правда, что ли? Вот прямо так — сам себе хозяин? А что мне с этим делать-то?!

— Искать справедливость, — развел руками Сократ. — Тебе кажется, что кто-то должен быть справедлив к тебе. Возможно, так и есть. Но справедлив ли ты к себе сам?

— В смысле? — не понял Иван. — Справедлив ли я к себе?..

— Это я тебя спрашиваю, Иван, я не знаю, — пожал плечами Сократ. — Можно ли считать справедливостью то, как ты относишься к своей жизни? То, как ты строишь свои отношения с другими людьми? То, как ты понимаешь или скорее не понимаешь себя? Почему ты сам не даёшь себе того, чего ждёшь от других? Справедливо ли это, Иван?..

* * *

— Иван! Ива-а-ан… — кто-то настойчиво орал у Ивана над ухом. — Подъём!

Иван открыл глаза — незнакомое помещение, уставленное казёнными кроватями.

Пожилая женщина в белом халате трясёт его за плечо…

— Вставай, тебе говорят… Завтрак уже проспал, не добудиться.

— Где я?!

— Где, где… Не помнишь, что ль, ничего? — санитарка отстранилась и направилась к выходу. — Допился до чёртиков, бегал по Патриаршим, людей пугал. А молодой парень ещё… Пойдём к доктору. А ну живо, тебе говорят!

Иван поднялся на кровати и осмотрелся. Больничная палата, решётки на окнах. В проходах люди не слишком опрятного вида в потёртых халатах.

— Это что, больница?!

— Нет, курорт! — разозлилась санитарка. — Пошли!

Иван поднялся, запахнул халат и поспешил к выходу. Небольшой прогулки по коридору было достаточно, чтобы понять: Ивана приняли не где-нибудь, а в самой настоящей и самой обыкновенной, видимо, психиатрической больнице. Ну и накуролесил он, видать, вчера…

— Вот, Сократ Ильич, — сказала санитарка, вталкивая Ивана в кабинет. — Новенький. Не нужна больше, пойду?

— Нет, Клавдия Ивановна, не нужны. Спасибо! — ответил доктор, таки не подняв головы от своей писанины.

— Сократ?.. — Иван уставился на него обезумевшими глазами. — Сократ?!

— А почему нет? — доктор устало мельком посмотрел на больного. — Ну, назвали так родители. Что теперь поделаешь? Я уж привык. Садитесь…

Иван сел.

— «Сократ…» — передразнил Ивана доктор и продолжил, словно разговаривал сам с собой: — Ну да, я Сократ. Сократ и есть.

— Я сума сошёл, да? — Иван жалостливо посмотрел на Сократа Ильича. — формально да, а так — жить будешь, — монотонно пробубнил доктор, продолжая заполнять очередную историю болезни из большой, пухлой стопки. — «Белая горячка» у тебя, алкогольный делирий, по-научному. Это, конечно, сумасшествие, но пока временное. Болезнь у тебя другая — не безумие, а алкоголизм. Но если пить не бросишь — сойдёшь с ума, это точно. Понял?

— Да, — неуверенно отозвался Иван. — А вы и правда Сократ?

Доктор наконец поднял глаза от своих бумаг и внимательно посмотрел на больного.

— Не проспался ещё, понятно, — констатировал Сократ Ильич, скептически оглядев субъекта напротив. — В общем, так, приятель: мне нужно, чтобы ты подписал бумагу о согласии на психиатрическое лечение и содержание в психиатрическом стационаре, понял?

Сократ Ильич протянул Ивану стандартный бланк, сделанный на, казалось, умершем сто лет назад принтере.

— А если я не подпишу? — зачем-то спросил Иван.

— Если не подпишешь, значит, от лечения отказываешься и гуляй подобру-поздорову, — так же буднично, как и всё, что он говорил, ответил доктор.

— Правда? А как же карательная психиатрия? — зачем-то спросил Иван.

— Должен тебя огорчить, — весьма однозначно ответил доктор, — не дождешься. Ферштейн? Если ты из профсоюза пациентов по борьбе с айболитами — вперёд, заре навстречу, товарищи в борьбе! Мне тут качать права не надо. Не хочешь лечиться — свободен как птица. Понял?

— В смысле? — Иван не понял.

— В смысле, держать тебя насильно можно только по суду, а суд тебя здесь не оставит, потому что формально ты не угрожаешь жизни и здоровью граждан и своему собственному тоже. Поэтому или подписывай, или до свидания.

— Но это как-то неправильно, — попытался слабо возмутиться Иван. — И несправедливо… А если я больной и неадекватный — как мне без лечения?..

— Он задумался о правильности и о справедливости, — Сократ Ильич откинулся на спинку кресла, снял очки и потёр усталые глаза. — Это гениально, клянусь Зевсом! Это гениально!

Послесловие

Мы придумали эту научно-практическую конференцию — «Клинические павловские чтения» — как символическое продолжение знаменитых «Клинических павловских сред», когда академик Иван Петрович Павлов участвовал в профессорских разборах больных психиатрического стационара — собирался, выходил из своего дома на 7-й линии Васильевского острова и шёл к нам сюда, в нынешнюю Клинику неврозов (теперь его имени — академика И. П. Павлова), на 15-ю линию, поднимался на второй этаж и сразу направо (тут сейчас музей Ивана Петровича, а в XIX веке, до превращения больницы в психиатрическую, и вовсе была операционная — по-своему очаровательное, светлое, полукругом помещение), а мы в лице психиатрической общественности Санкт-Петербурга собирались в помещении побольше — это от лестницы сразу налево (конференц-зал теперь). В любом случае место намоленное.

В первой части — пленарные доклады