— Конечно.

— И не важно, о чем я попрошу?

Тревис помедлил.

— Да.

— Давай займемся любовью. Не думая о том, что это, возможно, наша последняя ночь.

— Эй, ты просишь уже о двух вещах.

Габи не удостоила его ответом. Просто протянула руку. Они пошли в спальню, и Габи слабо улыбнулась. Наконец она поняла, что делать.

Февраль 2007 года

Тревис попытался освободиться от этих переживаний десятилетней давности. Он удивился, что помнит все до последней мелочи. Может, потому, что теперь он мог осознать, как странно было влюбиться столь внезапно? Или просто потому, что ему не хватало прежней близости? Он не знал.

В последнее время он вообще как-то потерял уверенность в себе. Некоторые люди заявляли, что им известно все — или по крайней мере ответы на главные жизненные вопросы, — но Тревис никогда не верил подобным утверждениям. В том, что эти люди говорили и писали, крылись попытки самооправдания. Но если бы действительно существовал человек, который мог ответить на любой вопрос, Тревис спросил бы: на что можно пойти во имя настоящей любви?

Он мог бы задать этот вопрос сотне людей и получить разные ответы. Некоторые из них были очевидны: любящий должен жертвовать собой, прощать, принимать все как есть, бороться, если нужно, и так далее. Но пусть даже Тревис знал, что все это правильно, толку от таких ответов было не много. Некоторые вещи оставались за гранью его понимания. Тревис вспоминал эпизоды, которые ему хотелось бы переиграть, слезы, которые он предпочел бы не проливать, время, которое можно было бы потратить разумнее, разочарования, на которых не стоило зацикливаться… Жизнь, как ему казалось, превратилась в сплошное сожаление. Он мечтал перевести часы назад и пережить некоторые моменты снова. Наверняка Тревис знал одно: он мог бы лучше исполнять свой долг. Раздумывая над тем, на что человек способен во имя любви, Тревис знал ответ. Иногда любящему следует солгать.

И скоро ему придется сделать выбор.

Флуоресцентные лампы и белый кафель подчеркивали стерильность. Тревис медленно шел по больничному коридору; он заметил Габи, но был уверен, что она не видит его. Он помедлил, заставив себя подойти и заговорить с ней. В конце концов, именно за этим он и явился, но поток ярких воспоминаний лишил его решимости. Тревис остановился, поняв, что несколько минут погоды не сделают, зато позволят ему собраться с мыслями.

Он вошел в маленькую приемную и сел. Наблюдая за ритмичным движением людей по коридору, Тревис понял, что, несмотря на постоянные экстренные вызовы, персонал работает в обычном режиме и выполняет свои обязанности — точно так же, как и он дома. Необходимо создать ощущение обыденности там, где все странно. Это помогает пережить день, сделать предсказуемой жизнь, которая непредсказуема по сути своей. Его утра проходили по отработанной схеме и не отличались одно от другого. В четверть седьмого — будильник; минута на то, чтобы встать, девять минут на душ, еще четыре — на бритье и чистку зубов. Семь минут — на одевание. Наблюдая за перемещениями Тревиса через окно, можно было сверять часы. Потом он торопливо спускался, готовил завтрак, проверял содержимое школьных рюкзаков и делал сандвичи с арахисовым маслом на ленч, пока сонные дочери ели хлопья с молоком. Ровно в четверть восьмого все выходили, и он ждал вместе с ними школьный автобус в конце переулка. У водителя был шотландский акцент, из-за этого он походил на Шрека. Когда девочки поднимались в салон, Тревис улыбался и махал рукой, как и полагается. Элайзе было шесть, Кристине восемь — маловаты для того, чтобы учиться в первом и в третьем классе, и каждый раз, наблюдая за тем, как дети начинают новый день, Тревис маялся от тревоги. Возможно, это норма, потому что «быть отцом» и «волноваться» — синонимы, но в последнее время его страхи обрели отчетливую форму. Он задумывался о вещах, прежде не приходивших ему в голову. О мелочах. О нелепостях. Почему Элайза, когда смотрит мультики, смеется меньше, чем обычно? Кристина как будто слегка подавлена — это нормально? Иногда, едва автобус отходил, Тревис снова и снова прокручивал в памяти утренние события, ища подсказки. Вчера он полдня размышлял о том, почему Элайза заставила шнуровать ей ботинки — испытывает отца на прочность или просто ленится? Тревис понимал, что находится на грани помешательства, но когда накануне вечером вошел в детскую, чтобы подоткнуть сползшие одеяльца, то спросил себя: беспокойный сон — это что-то новенькое или просто он раньше не обращал внимания?

Все должно было сложиться по-другому. С ним рядом должна быть Габи; это ее обязанность — завязывать шнурки и подтыкать одеяла. Тревис с самого начала знал, что она прекрасно справится. Он помнил, как в течение тех дней, что последовали за их первыми совместными выходными, он изучал Габи, в глубине души понимая, что ему никогда не найти лучшей матери для своих детей и лучшей жены для себя — даже если он потратит всю жизнь на поиски. Осознание этого посещало Тревиса в самых неожиданных местах: когда он нагружал фруктами тележку в супермаркете или стоял в очереди за билетами в кино. И когда такое случалось, достаточно было всего лишь взять Габи за руку, чтобы испытать величайшее наслаждение — нечто величественное и одновременно умиротворяющее.

Любовь далась Габи нелегко. Она разрывалась между двумя мужчинами, которые жаждали ее. «Небольшой нюанс» — так Тревис называл это в дружеском кругу. Но он часто гадал, когда именно ее чувства к нему пересилили привязанность к Кевину. Когда они сидели рядом и смотрели на звездное небо и Габи начала называть созвездия? Или на следующий день, когда они катались на мотоцикле и она крепко держалась за него? Или позже вечером, когда Тревис заключил ее в объятия?

Он не был уверен; обозначить точное время оказалось не проще, чем отыскать в океане какую-то определенную капельку воды. Но факт оставался фактом: Габи пришлось объясняться с Кевином. Тревис помнил затравленное выражение ее лица в тот день, когда Кевин должен был вернуться. Исчезла уверенность, осталась лишь неумолимая реальность того, что предстояло. Она едва притронулась к завтраку. Когда Тревис поцеловал Габи, та ответила едва заметной улыбкой. Часы проходили в молчании; Тревис занимался делами, обзванивал знакомых в поисках хозяев для щенков — он знал, как это важно для Габи. Наконец, после работы, он отправился взглянуть на Молли. Как будто почувствовав что-то, собака не показывалась в гараже после того, как Тревис ее выпустил. Она лежала в траве перед домом и смотрела на улицу.

Уже стемнело, когда Габи вернулась. Тревис помнил, как она бесстрастно взглянула на него, выйдя из машины. Не сказав ни слова, села на крыльцо рядом с ним. Молли подошла и приласкалась. Габи машинально погладила собаку.

— Привет. — Тревис осмелился нарушить молчание.

— Привет. — В ее голосе не было никаких эмоций.

— Кажется, я пристроил всех щенят.

— Правда?

Он кивнул. Оба сидели молча, как люди, которым больше не о чем говорить.