— Призраков не существует, Аня!

— Ах, нет, существуют, Марилла! — горячо воскликнула Аня. — Я знаю людей, которые их видели. И это люди, заслуживающие доверия. Чарли Слоан говорит, что его бабушка однажды вечером видела, как его дедушка гнал коров домой с пастбища, хотя год прошел с того дня, когда его похоронили. Вы ведь знаете, что бабушка Чарли Слоана не станет выдумывать. Она очень набожная женщина. И отца миссис Томас однажды вечером преследовал до самого дома огненный ягненок с отрубленной головой, висевшей на полоске шкуры. Он говорил, что это был дух его брата, предупреждавший его, что он умрет через девять дней. Правда, он не умер через девять дней, а только два года спустя, но все равно, видите, это была правда. А Руби Джиллис говорит…

— Аня, — прервала Марилла твердо. — Я не желаю больше слушать эти бредни. У меня всегда были сомнения относительно этого твоего воображения, и если оно приводит к таким результатам, я больше этого не потерплю. Ты пойдешь к миссис Барри прямо сейчас и прямо через еловый лесок, и пусть это послужит тебе уроком и предостережением на будущее. И чтобы впредь я не слышала от тебя ни слова ни о каких лесах призраков.

Аня могла умолять и плакать сколько угодно… что она и делала, потому что испытывала неподдельный ужас. Ее воображение сыграло с ней злую шутку, и еловый лесок после наступления ночи внушал ей смертельный страх. Но Марилла была неумолима. Она довела дрожащую создательницу призраков до источника и велела ей следовать дальше прямо через мостик в темное убежище стонущих дам и безголовых фантомов.

— О, Марилла, как можно быть такой жестокой? — всхлипывала Аня. — Что вы почувствуете, если какая-нибудь белая тень схватит и унесет меня?

— Рискнем, — сказала Марилла безжалостно. — Ты знаешь, я слов на ветер не бросаю. Я вылечу тебя от мании заселять леса призраками. Шагай сейчас же.

И Аня зашагала, то есть, спотыкаясь, прошла через мостик и, вся дрожа, двинулась дальше по темной дорожке. Она запомнила этот путь на всю жизнь. Ей пришлось горько раскаяться в том, что она не держала свое воображение в узде. Создания ее собственной фантазии подкарауливали ее за каждым кустом, вытягивая холодные, бесплотные руки, чтобы схватить перепуганную девочку, которая сама вызвала их к жизни. Оторванная полоска белой березовой коры, которую ветер подкидывал и перебрасывал по бурым увядшим прошлогодним листьям, заставила Анино сердце на мгновение замереть. Протяжный стон двух старых сучьев, задевавших друг о друга, вызвал у нее на лбу капли холодного пота. Летучие мыши, в темноте проносившиеся над ее головой, казались ей крылами потусторонних существ. Добравшись до широкого поля мистера Белла, она понеслась по нему так, словно за ней гналась целая армия белых призраков, и подбежала к дверям кухни дома Барри совершенно запыхавшись, так что едва могла произнести просьбу о выкройке передника. Дианы не было дома, а потому не было и предлога задержаться. Предстоял ужасный обратный путь. Аня шла с закрытыми глазами, предпочитая лучше разбить себе голову о торчащие сучья деревьев, чем узреть какое-нибудь белое привидение. Когда она, наконец, спотыкаясь, преодолела бревенчатый мостик, из груди ее вырвался долгий прерывистый вздох облегчения.

— Ну, так что же? Никто тебя не схватил? — спросила Марилла без всякого сочувствия.

— Ох, Ма… Марилла, — стуча зубами, еле вымолвила Аня, — я б-б-буду дов-в-вольство-ваться з-з-заурядными местами после этого

— Ах, вся жизнь состоит из встреч и расставаний, как говорит миссис Линд, — заметила Аня печально, положив в последний день июня свою грифельную дощечку и книжки на стол в кухне и вытирая покрасневшие глаза совершенно мокрым от слез носовым платком. — Как это оказалось кстати, что я сегодня взяла с собой в школу еще один носовой платок! У меня было предчувствие, что он мне понадобится.

— Я и не подозревала, что ты так любишь мистера Филлипса, что тебе может понадобиться аж два носовых платка, чтобы вытирать слезы только из-за того, что он уходит из школы, — сказала Марилла.

— Я думаю, что плакала не из-за того, что очень люблю его, — размышляла Аня. — Я плакала просто потому, что все остальные плакали. Это Руби Джиллис начала. Она всегда заявляла, что терпеть мистера Филлипса не может, но как только он встал, чтобы сказать свою прощальную речь, она расплакалась. И тогда все девочки начали плакать, одна за другой. Я старалась удержаться, Марилла. Я пыталась вспомнить, как мистер Филлипс велел мне сесть рядом с Гил… рядом с мальчиком, и как написал на доске «Анюта» вместо «Аня», и как сказал, что не видел никого тупее меня в геометрии, и смеялся над моими орфографическими ошибками, и все те случаи, когда он был такой противный и язвительный, но почему-то, Марилла, мне это не удалось и мне тоже пришлось заплакать. Джейн Эндрюс целый месяц твердила, как она рада, что мистер Филлипс уходит, и уверяла, что ни слезинки не прольет из-за этого. Но оказалось, что она даже хуже нас всех, и ей пришлось взять носовой платок у брата — мальчики, разумеется, не плакали, — потому что она не взяла с собой платка, никак не предполагая, что он ей понадобится. Ах, Марилла, это была душераздирающая сцена. Мистер Филлипс произнес прекрасную прощальную речь, начинавшуюся словами: "Пришло для нас время расстаться!" Это было необычайно трогательно. И у него тоже стояли слезы в глазах, Марилла. Ах, мне было так тяжело на душе, и я упрекала себя за то, что болтала на уроках, рисовала на него карикатуры на моей грифельной дощечке и смеялась над ним и Присси. В ту минуту я даже пожалела, что не была образцовой ученицей, как Минни Эндрюс. Уж у нее-то совесть чиста. Девочки плакали всю дорогу домой. Кэрри Слоан повторяла каждые несколько минут: "Пришло для нас время расстаться", и от этого мы снова начинали плакать каждый раз, когда нам уже угрожало вернуть себе равновесие духа. Мне ужасно грустно, Марилла! Но разве можно оставаться в пучине горя, когда впереди два месяца каникул? Ведь нельзя, Марилла? И кроме того, мы встретили нового священника с женой, они ехали со станции. И, несмотря на всю мою печаль из-за расставания с мистером Филлипсом, я не могла удержаться и не проявить небольшой интерес к новому священнику. У него очень хорошенькая жена. Она, конечно, не царственно прекрасна… я полагаю, это было бы даже неуместным; священник не должен иметь царственно прекрасную жену, потому что мог бы этим подать дурной пример… Миссис Линд говорит, что жена священника в Ньюбридже подает дурной пример тем, что слишком модно одевается. Жена нашего нового священника была в голубом муслиновом платье с прелестными рукавами с буфами, а на голове у нее была шляпка, украшенная розочками. Джейн Эндрюс сказала, что, на ее взгляд, рукава с буфами — слишком светская одежда для жены священника, но я не стала судить ее так немилосердно, Марилла, потому что хорошо знаю, каково это — страстно желать таких рукавов. Кроме того, прошло еще слишком мало времени с тех пор, как она стала женой священника, и мы должны принимать это во внимание, правда? Они собираются пожить у миссис Линд, пока идет ремонт в пасторском доме.

Если Марилла, отправившись в тот вечер к миссис Линд, руководствовалась еще какими-то мотивами, кроме открыто заявленного желания вернуть узор для стеганого одеяла, который она брала у миссис Линд прошлой зимой, то в ее оправдание можно сказать, что это была милая слабость, проявленная большинством жителей Авонлеи. Не одна вещь, которую миссис Линд одолжила своим соседям, порой даже и не ожидая снова ее увидеть, вернулась в тот вечер в руки своей хозяйки. Новый священник, да к тому же священник с женой, был законным предметом любопытства в тихом маленьком селении, где сенсация — такая редкость.