убивать его им не велели. Квирка эта догадка не обрадовала, а, наоборот, разочаровала. Боль казалась страшнее смерти, как же ее вытерпеть, как же — на ум пришло странное слово — приспособиться? В итоге сознание выбрало простейший вариант — отключилось. Последним, что он видел, было лицо, круглое и холодное, как луна. Лицо возникло над перилами и взирало на него с полным равнодушием. Знакомое лицо, но чье именно? Вспомнить так и не удалось.

Когда Квирк пришел в себя, лицо по-прежнему на него взирало. Тьма стала другой — мягче, прозрачнее, дождь кончился. В Принципе все стало другим. «Где я? — недоумевал Квирк и узнал бледное лицо — Мэл. — Как он меня нашел?» Кто-то держал его за руку, но едва он приподнялся, чтобы посмотреть, подкатила тошнота, и Квирк поспешно зажмурился. Глаза он открыл буквально через минуту, но Мэла уже не было, а тьма обернулась сероватым туманом, в сердце которого что-то пульсировало. Это он, он пульсирует в центре бесконечной, огромной, не постижимой уму боли. На сей раз глаза он открыл с большой осторожностью. Фиби… Она сидела рядом и держала его за руку, но на миг полусонный, одурманенный наркозом Квирк принял ее за покойную жену. Делия сидит на ведущих в подвал ступеньках? Их разделял туман или облако, но такое плотное, что их руки сквозь него не проваливались. Квирк едва не разрыдался. Это не туман! Их разделяет одеяло в пододеяльнике.

Спать, ему нужно спать!

Когда Квирк очнулся в следующии раз, было светло, у кровати стоял Мэлэки, а на месте Фиби сидела Сара. За ее спиной расхаживали, переговаривались и даже смеялись какие-то люди. Под потолком натянули цветную бумажную гирлянду.

— Квирк, ты проснулся! — воскликнула Сара и улыбнулась явно через силу, словно превозмогая боль.

Мэл, с мрачным видом стоявший рядом, шумно втянул воздух.

— Ты в университетской клинике, — объявил он.

Квирк шевельнулся, и левое колено загудело, как улей.

— Дело серьезное? — спросил он, удивляясь, что голос не пропал.

— Жить будешь, — пожал плечами Мэл.

— Я имел в виду ншу, точнее, колено.

— Ничего страшного, тебе спицу поставили.

— Кто это сделал?

— Полиция не в курсе, — спрятав глаза, ответил Мэл. — Пока говорят о вооруженном ограблении.

Если бы не боль в ребрах, Квирк бы захохотал.

— Я о спице, Мэл! Кто спицу поставил?

— А-а, — смущенно протянул Мэл, — Билли Клинч.

— Мясник Билли?

— Он отдыхал на лыжном курорте, — смущение Мэла исчезло без следа. — Мы очень попросили его вернуться.

— Спасибо.

К кровати приблизилась крупная рыжеволосая медсестра.

— Ну, слава богу! — выдохнула она. — Простите, как вас, Корк, Кэрри? Мы боялись, что вы не проснетесь! — Медсестра измерила пульс и ушла, а Квирку, Мэлу и Саре стало еще тяжелее: напряженность заметно усилилась. Мэл поджал губы, запустил руки в карманы плотно застегнутого пиджака и, выпростав большие пальцы, уставился на носки туфель. На Сару он ни разу не взглянул, она на него — тоже. Голубой костюм с желтым галстуком-бабочкой должен смотреться свежо и оптимистично, а на Мэле казался нелепым.

— Ты ведь придешь к нам в гости? Ну, после выписки? — спросила Сара, но и она сама, и Квирк понимали: это несерьезно.

На следующий день, едва Квирка перевели из реанимации в отдельную палату, его навестил судья. Рыжеволосая медсестра, потрясенная и взволнованная появлением высокого гостя, почтительно открыла дверь, забрала у Гаррета пальто и шляпу и предложила чай. От чая судья отказался, и медсестра пообещала оставить их в покое, напоследок добавив, что если пациент начнет буйствовать, Гаррету нужно только в колокольчик позвонить, и она «мигом явится».

— Спасибо, сестра! — Гаррет растянул морщинистый рот в улыбке, медсестра просияла и, наконец, впрямь ушла.

Старик взглянул на Квирка и вскинул брови.

— Значит, это правда? Правда, что докторам болеть нельзя? — Он опустился на стул у кровати, спиной к окну, за которым виднелись крыши, печные трубы и небо, облепленное мелкими снеговыми облакам. — Боже милостивый, Квирк, что с тобой случилось?

Квирк прижался спиной к баррикаде подушек и горестно улыбнулся.

— С лестницы упал.

Из-под одеяла проступала загипсованная левая нога, толстая, как бревно.

— Крутая же лестница попалась! — покачал головой судья. За его спиной к залатанному облаками небу взмыла стая черных птиц. Они покружили над крышами и по одной стали исчезать из виду — наверное, улетали восвояси. — Как себя чувствуешь? — Старик ерзал на стуле, нервно потирая крупные, усыпанные веснушками руки. — Может… может, нужно что-то особенное?

Квирк покачал головой, сказав, что очень рад его видеть. Веки и переносица подрагивали — в любую секунду могла начаться истерика. «Наверное, это отсроченный шок. Организм никак в норму не придет», — думал Квирк. Другого объяснения слезливому настроению он не находил.

— Мэл с Сарой заглядывали, — объявил он. — И Фиби тоже, я тогда еще в коме был.

Судья кинул.

Фиби — хорошая девочка! — категорично проговорил он, словно ждал возражений, и снова потер руки. — Она говорила, что летит в Америку?

У Квирка аж сердце екнуло. Он промолчал, и Гаррет пояснил:

— Ну да, Фиби летит в Бостон, к дедушке Кроуфорду. На каникулы. Отдохнет, обстановку сменит. — Судья вытащил из кармана кисет, трубку и бледной подушечкой большого пальца набил темный табак в чашу. Квирк внимательно за ним наблюдал. Короткий зимний день догорал, в палате быстро темнело. Гаррет чиркнул спичкой и поднес ее к трубке. Табак занялся, к потолку полетели искры.

— Так бойфренду окончательно дали от ворот поворот?

Судья озирался в поисках пепельницы: надо же куда-то спичку деть. Квирк и не думал ему помогать, он буравил его немигающим взглядом.

— Смешанные браки — полная чушь, — с деланной беззаботностью проговорил Гаррет, подался вперед и аккуратно положил спичку на край деревянной тумбочки. — Да и сколько лет Фиби, девятнадцать?

— Да, на следующий год двадцать исполнится.

Гаррет взглянул на Квирка, и в слабом свете догорающего зимнего дня его голубые глаза показались еще светлее.

— В таком юном возрасте легко наделать ошибок.

Не отрываясь от подушек, Квирк потянулся к тумбочке за сигаретами, но судья сам нашел пачку, вытащил одну и чиркнул спичкой. Квирк позвонил в колокольчик, и когда в дверях возникла медсестра, попросил пепельницу. Медсестра заявила, что ему нельзя курить, но Квирк и бровью не повел, тогда она пожаловалась судье на строптивого пациента, но буквально через минуту принесла жестяную тарелочку, мол, вот, ничего лучше нет. Оставшись наедине, мужчины какое-то время курили молча. Трубка Гаррета чадила, сигарета Квирка ароматом напоминала горелый картон. День почти догорел, из углов наползли тени, но лампу у кровати ни Квирк, ни судья не включили.

— Расскажите о