В голос барона закралась гневная нота. Он едва не сказал «дерьмовым», а Фиск, сколько его знает, еще ни разу не слышал, чтобы он произнес хоть одно грубое слово или хотя бы чертыхнулся. Фиска раздирают противоречивые желания: с одной стороны, ему хочется бежать из этого дома, пока не разразился решительный бой и стрелы адовы не посыпались на их головы, а с другой — жалко потерять работу, пусть и не ахти какую. Триста пятьдесят тысяч долларов отдал Преподобному Бэкону не кто-нибудь, а именно он. Ему их и выручать.

— Может быть, вы и правы, Преподобный Бэкон, — говорит он, пробуя занять промежуточную позицию. — Мы, епархия, вовсе не хотим усложнять положение. Честно говоря, мы, наоборот, хотим вас обезопасить и обезопасить средства, которые мы в вас вложили. Мы выдали вам триста пятьдесят тысяч под условие лицензии на детский центр. Теперь верните нам эти триста пятьдесят тысяч, или триста сорок тысяч, или сколько там осталось на балансе, чтобы мы могли пока депонировать их в банк, и мы тогда вам поможем. Встанем за вас горой.

Преподобный Бэкон задумчиво посмотрел на него, словно взвешивая важное решение.

— Это не так-то просто, — произнес он.

— Но почему же?

— Большая часть этих денег уже… связана.

— Связана?

— Предназначена подрядчикам.

— Каким таким подрядчикам?

— Ну, как каким? Да, господи, оборудование, компьютеры, телефоны, ковер, кондиционеры, вентиляция — вентиляция особенно важна, когда имеются дети, — безопасные игрушки. Всего не упомнишь.

— Но, Преподобный Бэкон, — голос Фиска слегка зазвенел, — все, что у вас есть на данный момент, это пустой старый склад! Я только что оттуда! Никакие работы не ведутся! Архитектор не приглашен! У вас даже чертежей нет!

— Это все мелочи. В таком предприятии главное — общая координация.

— Координация? Но я не понимаю… Ну ладно, допустим, но если вы уже наняли подрядчиков, по-моему, им придется объяснить, что теперь предстоит некоторая неизбежная задержка. — Внезапно Фиск испытывает опасение, не слишком ли строгий тон он взял. — Если вы не возражаете — сколько именно этих денег у вас осталось на руках, Преподобный Бэкон, связанных и несвязанных?

— Ничего, — последовал ответ.

— Ничего?! Как это может быть?

— Эти деньги были предназначены на затравку, на семена. И мы эти семена посеяли. Некоторые упали на неплодородную почву.

— Посеяли? Преподобный Бэкон, неужели вы всем этим людям заплатили вперед, до того, как сделана работа?

— Это фирмы национальных меньшинств. Местные люди. Мы же так и хотели. Или я ошибаюсь?

— Нет. Но вы ведь не выплатили им все вперед?

— У этих фирм нет в распоряжении «линий кредита», и «компьютеризованных каталогов», и «перераспределения наличных поступлений», и «системы конвертируемых активов», и «чувствительных ликвидных расчетов», и прочих благ. Они не могут обратиться за деньгами к спонсорам, как делают производители готового платья, когда случаются тяжелые времена вроде этих ваших неизбежных задержек… Вот так. Это все фирмы, принадлежащие здешнему люду. Нежные ростки тех семян, что посеяны нами — мною, вами, англиканской церковью, церковью «Врата Царства». Нежные ростки… а вы говорите, неизбежная задержка. Это не просто выражение такое, не просто ваш белый бюрократизм — это смертный приговор. Смертный приговор. Все равно как сказать: «Будьте любезны подохнуть». Так что не говорите мне, что я должен им это объяснить. Неизбежная задержка… Неизбежная гибель, вот что это такое.

— Но послушайте, Преподобный Бэкон! Речь идет о трехстах пятидесяти тысячах! Ведь нельзя же…

Фиск оглянулся на Моуди. Моуди весь подобрался, утратил безразлично-высокомерный вид. Но молчал.

— Совет епархии будет вынужден… Придется назначить ревизию, — сказал Фиск. — Безотлагательно.

— О да, — отозвался Преподобный Бэкон. — Давайте. Давайте устроим ревизию. Безотлагательно. Я вам покажу вашу ревизию. Вы у меня услышите кое-какие истины о капитализме к северу от Девяносто шестой улицы. Вы думаете, вы зачем даете нам деньги? Зачем вкладываете эти свои триста пятьдесят тысяч в детский центр Гарлема? Ну, зачем?

Фиск молчал. Сократические диалоги Преподобного Бэкона привели его в состояние детской беспомощности.

Но Бэкон не отступался:

— Нет, нет, вы ответьте. Я хочу услышать, что вы скажете. Как вот вы сказали: назначим ревизию. Ревизию, понимаете ли. Я хочу услышать из ваших собственных уст, почему вы вкладываете капитал в Гарлемский детский центр? Для чего?

Фиск не смог больше сопротивляться и послушно, как шестилетний мальчик, ответил:

— Потому что центры, где днем можно оставлять детей, очень нужны в Гарлеме.

— Нет, друг мой, — покачал головой Бэкон, — не поэтому. Если бы вас так заботили интересы детей, вы бы сами понастроили детских центров и наняли туда профессионалов, имеющих необходимый опыт. Вы бы и мысли не допустили о том, чтобы нанимать людей с улицы. Разве они знают, как должен работать детский центр? Нет, друг мой, вы вкладываете деньги в другое. Вы вкладываете деньги в предохранительный клапан. И получаете за свои деньги то, что вам надо. Получаете то, что вам надо.

— Предохранительный клапан?

— Он самый. Отличное помещение капитала. А вы знаете, что такое капитал? Думаете, это собственность, которая принадлежит вам, так? Заводы, машины, здания, товары, ценные бумаги, деньги, банки, корпорации. Вы думаете, это ваша собственность, потому что так было раньше. Вам принадлежит здесь вся земля. — Он махнул рукой в сторону окна, за которым виднелся сумрачный двор и три могучих клена. — Здесь… и там… в Канзасе… в Оклахоме… все люди выстраивались в ряд: на старт! приготовились! марш! — и все белые люди пускались бегом, и была вся эта свободная земля, кто первый добежит и станет на участке, тому он в собственность и достался, а белая кожа подтверждала их право собственности… вот так. Мешали краснокожие, их устранили. Люди с желтой кожей, эти годились, чтобы прокладывать рельсы по земле, их потом заперли в Чайнатаун. Ну, а чернокожие так и так оставались в оковах. Вот все и оказалось ваше, оно ваше и есть, и вы вообразили, что капитал — это собственность. Но вы ошибаетесь. Капитал — это не владение, а контроль. Власть. Хотите иметь земельный участок в Канзасе? Хотите воспользоваться своим белым правом собственности? Сначала вы должны иметь контроль над Канзасом… Да. Главное — не владеть, а контролировать. Вам, я думаю, не приходилось работать в котельной? Котлы кому-то принадлежат, но это совершенно ничего не значит, главное надо уметь регулировать давление… Да. Если вы неспособны регулировать давление… пара, то вы рано или поздно взлетите на воздух со всеми своими подручными. Когда паровой котел выходит из-под контроля, люди бегут от него во все стороны, спасая жизнь. И они тогда не думают о том, что котел этот — их собственность, не думают про возмещение затрат, про депонентский счет, про ревизии и прочие разумные действия… Да. Они тогда говорят себе: «Господи Всемогущий! Я утратил контроль!» и бегут, спасая жизнь. Только бы ноги унести. Посмотрите на этот дом, — он вскинул руку к потолку. — Его построил в тысяча девятьсот шестом году человек по имени Стэнли Лайтфут Боуман. Оптовый торговец турецкими банными полотенцами и камчатными скатертями Стэнли Лайтфут Боуман. Продавал полотенца и скатерти большими партиями. Он потратил на этот дом в одна тысяча девятьсот шестом году без малого полмиллиона долларов… Да… Его инициалы «С.Л.Б.», отлитые в бронзе, стоят вдоль лестницы вместо стоек перил. Неплохой был особнячок в одна тысяча девятьсот шестом году. Тогда такие строили по всему Вест-Сайду, начиная с Семьдесят второй улицы и дальше на север, до самых этих мест. Да. А в одна тысяча девятьсот семьдесят восьмом я купил его у… у одного еврея за шестьдесят две тысячи долларов, и он еще рад был, что выручил такие деньги. Облизывался, поди, и говорил себе: «Вот нашел дурака, который дал мне за этот дом шестьдесят две тысячи!» Ну, а что сталось со всеми здешними стэнли лайтфутами боуманами? Утратили они, что ли, свои богатства? Нет, они утратили контроль… вот так. Утратили контроль к северу от Девяносто второй улицы, а утратив контроль, утратили капитал. Вам понятно? Весь ихний капитал сгинул с лица земли. Дом стоит, а капитал сгинул… Да. И вот что я вам говорю: проснитесь, пора! Вы хотите жить в капитализме будущего, а не знаете, что это. Вы вкладываете средства не в детский центр для детей Гарлема, а в души людей… в души людей, которые слишком давно живут в Гарлеме и которые уже больше не дети, они выросли с праведным гневом в сердце, их сердца полны, переполнены, еще немного — и взрыв. Праведное давление копится, растет!.. Праведное давление… Да. Вы, когда начнетесь сюда с разговорами про подрядчиков из национальных меньшинств и про обслугу из национальных меньшинств, про детские центры для людей улицы, чтоб они были ихние, ими и создавались ни народа, для народа, руками народа, — это вы поете на верный мотив, только пока еще слова у вас не правильные. Вы не хотите честно сказать: «Господи Боже Всемогущий! Пусть они делают с этими деньгами что хотят, лишь бы через это спускались пары… пока еще не поздно»… Ну, идите, устраивайте ревизии, объясняйтесь с Ассоциацией Взаимопомощи, реорганизуйте совет директоров, ставьте все точки над i. Но я дал вам возможность правильно поместить капитал, и благодаря мне вы сейчас застрахованы… Да ради бога, устраивайте ваши ревизии! Но близится время, когда вы скажете: «Слава Тебе, Господи, что мы распорядились деньгами так, как рекомендовал Преподобный Бэкон!» Потому что я консерватор, хоть вам, может, и невдомек. Вы просто не знаете, что там за люди, на голодных, беззаконных улицах. Я — ваш умный брокер Судного дня. Взорвутся Гарлем, Бронкс и Бруклин, вот тогда-то, друг мой, вы будете рады, что у вас есть умный брокер… Да. Умный брокер… который знает, как контролировать давление пара… Да-да! В тот день владельцы капиталов — они будут рады отдать все, что имеют… отдать даже свое первородство за контроль над этим голодным, беззаконным паром. Нет, уезжайте обратно и скажите там: «Епископ, я был в Гарлеме и вернулся сообщить вам, что мы хорошо поместили капитал. Мы нашли умного брокера. И когда все обрушится, мы окажемся на возвышенном месте».