— Наверное, тяжело так долго жить вдали от семьи и друзей? — не удержалась от вопроса я, хотя уже спрашивала раньше.

Джон минуту смотрел на меня, потом перевел взгляд на цветы. Когда он снова повернулся ко мне, мне показалось, его глаза увлажнились, но я могла ошибаться.

— Иногда да. А иногда нет. Я безумно благодарен судьбе за возможность быть в море, когда штормит и когда оно спокойно, как это бывает и со мной тоже. Море — идеальное место для того, кто хочет что-то забыть или взглянуть на мир другими глазами.

Он нахмурил брови, и я решила его больше не расспрашивать. Мы молча сидели на траве и пили чай, пока Джон не спросил, чем бы я хотела заняться завтра.

— Мама предлагала отвести тебя в церковь. Не знаю, с чего это взбрело ей в голову, наверное, она думает, что тебе интересно посмотреть службу в другой стране. А может, она решила, что в храме я не осмелюсь тебя домогаться.

— Вообще-то, я с удовольствием пошла бы в церковь. Я посещала воскресную школу в детстве, и нам рассказывали о религиозных обрядах разных стран.

— Ну, а вечером мы с тобой просто обязаны отправиться в паб. Моим друзьям не терпится с тобой познакомиться. Мы можем поехать в Хенли. Это чудесный городок, и по пути туда можно увидеть много интересного. Мою «счастливую долину», например.

— Твою счастливую долину?

— Это я ее так называю. На самом деле это просто уголок английской природы, но именно туда я иду, когда мне нужно побыть одному и подумать.

Его глаза снова потемнели. Я ничего не сказала. Он взял мое лицо в ладони.

— Я еще не встречал такой девушки, как ты, Ева. Я чувствую, что мы с тобой могли бы стать друзьями на всю жизнь. Что бы ни случилось.

Я села на траву рядом с моими розами, чтобы записать это. Их аромат будит воспоминания. У «Peace» он сильный, у шиповника — сладкий. Я сижу на теплой траве и пью чай, который приготовила, чтобы лучше вспоминалось. Я закрываю глаза и словно вижу себя сидящей на траве с чашкой чая и Джона рядом. Я вижу себя, загорелую до черноты, с длинными тогда, до талии, золотисто-рыжими волосами, в промокшей от пота блузке и с веснушками на носу. И Джона, стоящего передо мной на коленях, его темные волосы и улыбку в глазах… Я чувствую, как тогда, что на смену страху и отвращению приходит нечто иное. Я чувствую, что слезы готовы хлынуть из глаз, но я так долго их сдерживала, что они научились меня слушаться.

Мы поехали в Хенли, в паб с фантастическим видом на Темзу, где встретились с друзьями Джона. Я помню мужчин в мятых пиджаках и девушек в туфлях на высоких каблуках и с ярким макияжем. Их звали Дженет, Каролина и Лаура, и они не имели ничего общего с плоскогрудыми моделями «Мэри Квант». Многие другие вообще были в джинсах и рубахах, они пили, курили и громко высказывали свое мнение в споре с мужчинами.

Все были рады меня видеть. Интерес ко мне был таким неприкрытым, что я смутилась. Некоторые мужчины обратили на меня особое внимание, так что Джону пришлось обнять меня рукой за плечи и сказать: «Я хотел бы, чтобы любовь Евы к Англии сосредоточилась только на мне, друзья мои».

Потом заговорили о политике и долго обсуждали противостояние между Советским Союзом и США, где набирало силу новое движение, называвшееся «хиппи». Я только недавно услышала это слово и теперь узнала, что оно образовано из «hip» — праздничный и «happy» — счастливый. Джон и еще кое-кто считали, что речь идет всего лишь о покуривании травки, я и остальные — что дело куда серьезнее. Девушка по имени Лаура, очевидно, неравнодушная к Джону, когда спросили ее мнение, ответила: «Я ничего об этом не знаю». Я не поняла, что она имеет в виду.

Пиво начало на меня действовать. Голова закружилась, и я вышла на лестницу подышать. Стивен, приятель Джона, последовал за мной.

— Захмелела? — сочувственно спросил он.

— Наверное. Или, скорее, устала, — ответила я, думая, что всего несколько часов назад рассталась с жизнью в Швеции, а она уже лопается, словно скорлупа, чтобы я могла вылупиться из нее, как цыпленок.

Мы постояли молча. Стивен достал сигареты, предложил мне, я отказалась.

— Я уже много лет не видел Джона таким счастливым, — сказал он. — Это твоя заслуга.

— Ты давно его знаешь? — На большее я пока не осмеливалась.

— Мне кажется, всю жизнь. Мы вместе учились в школе. Он замечательный парень. Но жизнь обошлась с ним сурово.

— Что ты имеешь в виду?

Стивен не ответил. Он докурил свою сигарету и пошел в двери, потом обернулся и сказал:

— Он привык быть один. Но смертельно боится одиночества. Позаботься о нем, Ева. Ему нужна любовь.

Я неуверенно улыбнулась:

— А что такое любовь?

— Кто знает… — усмехнулся Стивен и вошел внутрь.

Я тоже вернулась к Джону, который тут же спросил, где я была. Я сказала, что болтала со Стивеном, и он улыбнулся:

— Стивен. Лучшего друга мне не найти. Но у него нет цели в жизни. Он не знает, чего хочет. Он плывет по течению, как полено, и ему остается только ждать, пока его вынесет на берег. Все равно на какой.

— Он сказал что-то подобное и про тебя.

— Что?

— Что ты… один из его лучших друзей.

Я решила не говорить, что Стивен рассказал мне об одиночестве Джона — скорее всего, он не хотел, чтобы я передавала Джону, о чем мы с ним беседовали. Джон обнял меня за плечи и притянул к себе. Я почувствовала запах сигаретного дыма и твердые мышцы под рубашкой. Вскоре мы попрощались со всеми, сели в машину и поехали домой. В Швеции и речи не могло быть о том, чтобы вести машину с таким количеством алкоголя в крови, но, как я поняла, здесь таких ограничений не было. Я отметила этот факт, но Джон только рассмеялся:

— Вы в Швеции всегда такие правильные?

— Иногда да, иногда нет.

— Понятно.

Он посмотрел на меня и снова улыбнулся. Я подумала о папе и о том, что мне предстоит сброситься со скалы без веревки, и креста рядом не будет. Мы ехали молча. Ветер врывался в раскрытое окно, было тепло и слегка влажно, я разглядывала свои смуглые ноги и чувствовала, что нервничаю перед тем, что нам предстоит. Но нервничала я зря. Не успели мы войти в дом, как Джон обнял меня и поцеловал. Он целовал меня медленно и чувственно — так, словно впереди у нас была целая жизнь. Трогал мои брови губами, целовал в щеки, гладил по волосам, ласкал мои губы своими. Странно, но у меня это не вызывало отвращения. Потом он легонько подтолкнул меня к моей комнате и открыл дверь.

— Мама сказала, чтобы я вел себя прилично, и я постараюсь. Видишь, даже в двадцать четыре года я все еще слушаюсь маму. — С этими словами он закрыл за мной дверь.

Прошло много времени, прежде чем я пришла в себя в этой комнате, пропитанной ароматом роз. Потом я наконец заснула и спала на удивление крепко. Пиковый Король разбудил меня только один раз за всю ночь. Он присел на край постели, и я проснулась от того, что он взял мое лицо в ладони, как вечером Джон.