– Разве ты способен любить? – тихо, отчетливо прошептала она, глядя в его темные зрачки.

– Еще как! – тоже тихо ответил Урманов и поцеловал ее. – Я полюбил тебя сразу, как увидел. Я узнал тебя.

– Узнал? – дрогнувшим голосом растерянно переспросила она.

– Да! Ты – лучшая, главная, самая хорошая… Ты моя мечта. Ты солнышко. Ты мое вдохновение!

– Какое еще вдохновение? Разве ты поэт или художник? – пробормотала Маруся.

– Это неважно! Я о том вдохновении, которое должно быть у каждого человека… Это когда все делается с радостью и удовольствием, и даже дышится – тоже с радостью!

На миг Маруся представила нечто вроде фотографии из семейного альбома: Леонид Урманов, она и пухлый младенец у них на руках. Все трое улыбаются в объектив, все трое счастливы.

Ничего более невероятного и придумать было нельзя. Маруся даже затрясла головой, пытаясь отогнать от себя эту нелепую картинку. О, сколь коварно воображение, сколь жестоко оно может посмеяться над человеком!

Во-первых, она не выйдет замуж за убийцу Арсения.

Во-вторых, она не родит ребенка от убийцы Арсения.

В-третьих, она должна поквитаться за Арсения.

– Ты с ума сошел… – прошептала она и, размахнувшись, ударила Урманова в грудь обеими руками. – Ты негодяй!

– Маруся… – тот едва удержался на ногах. – Ты что?!

– Ты… Я тебя ненавижу! – выдохнула она и, словно дикая кошка, попыталась выцарапать ему глаза. О, какое это было наслаждение, как невыразимо приятно было вновь стать самой собой и делать то, что уже очень давно хотелось сделать… К несчастью, Урманов вовремя увернулся, и Маруся даже не задела его.

– Маруся!!! – перепугался тот, отступив еще на один шаг.

Маруся снова кинулась на него, обоими кулаками ударила ему в грудь, а когда Урманов обнял ее и с силой прижал к себе, укусила того в плечо. Но разве можно было прокусить плотную джинсовую рубашку вместе с курткой?..

Тогда Маруся ударила его головой по лицу.

– Больно же! – возмутился тот. – Я чуть язык себе не прикусил между прочим!

Она наступила ему на ногу, попыталась сделать подсечку, но Урманов держался стойко. Перехватывал ее руки, не давал размахнуться в полную силу, ловко отскакивал, когда надо было.

– Я хочу тебя убить! – Маруся заплакала от бессильной ярости. – Я тебя ненавижу-у!..

– Да за что? Что я тебе такого сделал? – Урманов тоже то ли плакал, то ли смеялся. – Вот уж не думал, что ты так неадекватно отреагируешь на мое предложение… Девушки обычно радуются, а ты…

– Девушки? Интересно, скольким ты сделал предложение?.. – прошипела Маруся, мало что соображая.

– Только тебе! – заорал он, стиснув ей обе руки.

Самым неприятным было то, что он не врал – Маруся это чувствовала.

– Больно… – Она закрыла глаза и затихла, качаясь на волнах своей ненависти.

– Где? – Урманов мигом отпустил Марусю, поцеловал ей сначала одну руку, потом другую – так обычно утешают маленьких детей. – Я нечаянно… Ей-богу, ну зачем же так буйствовать, а? Здесь больно? А здесь?.. – Он снова принялся целовать ее уже куда попало. – Я тебя обидел, да? Мне надо было еще раньше сделать тебе предложение? Сразу сказать, что люблю? Но ты учти, Маруся, люди годами проверяют свои чувства, а у нас…

Она застонала, пытаясь вырваться.

– Куда?.. – он снова прижал ее к себе. – Ну хорошо, ты права. Да, ты права! Я должен был сначала тебе сказать, что люблю, а потом лезть со своим дурацким предложением… Или ты меня ревнуешь? О глупая, как можешь ты себя сравнивать с кем-то! Или… или что? В чем дело-то? Маруся!

Мимо прошли отдыхающие, подозрительно покосились в их сторону.

– Нет, нигде невозможно поговорить! – с тихой яростью возмутился Урманов. – Пойдем ко мне, там, по крайней мере, дверь запирается!

…Урманов не просто запер дверь на ключ, но еще и подпер ее стулом.

Потом он бросился к Марусе, стащил с нее мокрый дождевик, помог снять кроссовки.

– Ты дрожишь… Тебе холодно? – он посадил ее к себе на колени. – Ну поговори со мной! Что тебя мучает? Поговори со мной!

Она снова затрясла головой. Урманов одной рукой стянул с нее свитер, потом джинсы. Посадил ее на кровать, потом быстро разделся сам. У Маруси даже не было сил ему сопротивляться.

– Ты все еще на меня злишься? Ну накажи меня, – вполне серьезно произнес он, одним движением выдернул ремень из своих брюк и бросил ей. – Ударь. Я ничего тебе не сделаю. Если тебе от этого легче, ударь меня!

Маруся медленно взяла в руки кожаный ремень. Происходящее казалось ей нереальным, странным, нелепым… Сцена в духе маркиза де Сада. Дешевка, театральщина!

Она посмотрела Урманову в глаза и, намотав на ладонь часть ремня, размахнулась и ударила. По предплечью. Звук получился звонкий, хлесткий. На коже осталась розовая полоса.

– Еще, – спокойно произнес Урманов.

Она хлестнула его еще раз. Потом еще, чувствуя, как Урманову больно, по-настоящему очень больно. И еще. Еще. Это была уже совсем не игра в доморощенное садо-мазо.

Наверное, надо было сделать это, для того чтобы почувствовать – она не в силах никого убить. Никого, даже этого человека, сломавшего ей жизнь.

– Все? – бесцветным голосом спросил он.

– Да, все, – таким же невыразительным голосом ответила Маруся и отшвырнула от себя ремень.

Урманов упал рядом с ней на кровать и уткнулся лицом в подушку. Минут через пять, не глядя, притянул Марусю к себе, сухими губами быстро поцеловал в лоб.

– Можешь убить меня, если тебе хоть сколько-то станет от этого легче, – сдержанно произнес он.

– Нет, не станет, – честно и также сдержанно ответила она.

А потом кончиками пальцев, очень осторожно, провела по его рукам, на которых вспухли рубцы. Урманов тихонько застонал.

– Больно?

– Нет. То есть да… Нет же! Просто мне нравится, когда ты ко мне прикасаешься. Я тебя так люблю, что ты можешь со мной делать что угодно, – упрямо повторил он.

Маруся нашарила на полу свою сумочку, достала оттуда нож, медленно вытащила его из чехла.

– Ого, – усмехнулся Урманов, но даже не пошевелился. Маруся кончиком, едва прикасаясь, провела лезвием по его груди, с островком мягкой бесцветной шерсти над солнечным сплетением. – Если так надо, вскрой мне грудную клетку и вытащи мое сердце. Оно твое.

– Какой пафос… – насмешливо улыбнулась она.

– Я тебя раздражаю? Ну да, вижу.

Маруся выкинула нож вслед за ремнем.

Урманов обнял ее. «Господи, какой он некрасивый… Вроде не урод, но какой некрасивый! – с тоскливым отчаянием подумала она. – И глаза, и лицо – все в нем неправильное, неприятное… И пахнет от его кожи словно парной телятиной какой-то, тоже противно!»