Я готовила специальные салаты, помогавшие пережить жару. Моим любимым был свежий и ароматный салат панцанелла, где использовался черствый хлеб – основа тосканской cucina povera[106]. Мне нравился сам процесс приготовления этого блюда, к тому же оно долго хранилось и на следующий день было даже вкуснее. Еще я стала добавлять в свой уже традиционный «триколор» немного холодной вареной полбы – древнего итальянского злака, который когда-то кормил римскую армию. Она похожа на спельту, но более правильное ее название – эммер. Полба – это пленчатая пшеница, возделывавшаяся задолго до спельты, на заре цивилизации. Должно быть, в масштабах человечества мои кулинарные приключения были всего лишь маленьким шажком, но мне они казались квантовым скачком: теперь я чувствовала себя гораздо уверенней на кухне.

Почти все заведения закрылись, но кое-кто еще работал – это были местные экспаты. Эти люди, которых раньше было не видно, в августе вдруг откуда ни возьмись появились на Сан-Никколо. Теперь, когда Дино остался в прошлом, наши беседы со Старым Роберто возобновились. Еще я познакомилась с французским художником, у которого была студия на углу напротив церкви. С ним мы обсуждали заголовки ежедневных газет. Прохладными розовыми вечерами, когда мы, оставшиеся жители Сан-Никколо, начинали выползать из домов, он любил сидеть с женой и ребенком на веранде винного бара. Мало-помалу стали собираться и местные – в основном художники и безработные. Так я познакомилась с Томмазо – живописцем, к которому однажды во сне явился Давид Микеланджело, и с тех пор он писал только его. Еще был Дональд, старый американец, который целыми днями пил в своей студии у самых ворот, а потом приходил к нам на нетвердых ногах и в скверном настроении. Была даже одна клоунесса, Франческа из Неаполя, с яркими рыжими волосами и самым громким голосом, какой я когда-либо слышала.

Я присоединялась к этой пестрой компании по вечерам, чтобы выпить бокал вина, когда температура воздуха наконец опускалась до приемлемого уровня. То и дело меж стен высоких палаццо цвета шафрана и горчицы пролетал легкий бриз, принося с собой запахи жасмина и канализации – этот неповторимый коктейль, которым пахла Флоренция в самый разгар лета.

Когда стало прохладнее, я возобновила свои вечерние прогулки по холмам. К тому времени на Сан-Никколо я уже стала почти что местной, и даже туристы поглядывали на меня с завистью – ведь я была «той самой девушкой с ноутбуком из «Рифрулло», которая переехала сюда, чтобы пить вино на улице». Мне нравилось это ощущение товарищества, негласная приверженность тому, что держало нас здесь, будь то бедность, работа или лень. Целыми днями мы прятались в своих квартирах, за плотно закрытыми ставнями, скрываясь от палящего солнца. Когда же оно заходило за горизонт, мы выбирались из укрытия, словно герои нашего собственного полотна.

Теперь, когда Луиго закрыл свое заведение, Беппе уехал, а хозяин «Чибрео» ушел на каникулы, ничто не отвлекало меня от работы, и я погрузилась в написание книги. Наступившая в квартале тишина еще больше способствовала концентрации. В затихшем городе мой мир сжался до размеров вида из окна – и иранской революции, разворачивавшейся на экране моего компьютера.

Однако этому летнему покою внезапно был положен конец, когда в мою размеренную жизнь ворвалось письмо: прошлое не хотело меня отпускать.

Письмо было от бывшей коллеги, работавшей теперь в конкурирующем издательстве – лондонцы не знали, что такое провести целый август на море, – и она вдохновленно писала мне о запуске нового журнала, обо всех маркетинговых исследованиях и оптимистичных прогнозах, стоимости работ и перспективах прибыли. В общем, это было плохо замаскированное предложение о работе. В конце письма она спрашивала, не желаю ли я встретиться и обсудить подробности.

Я и сама задала себе этот вопрос. Первым инстинктивным порывом было защитить мое новое пространство для творчества. Но вместе с тем никуда было не деться от факта, что за весь год у меня, по сути, не было зарплаты и в какой-то момент мне придется задуматься о доходе. Я пока не готова была уезжать, но с моей стороны было бы безответственно даже не задуматься о потенциальных предложениях работы. К тому же так у меня хотя бы появилась бы какая-то цель на период до отъезда.

Мне нужно было оценить отель в сельской местности к югу от Тосканы, в получасе езды от пляжа Мареммы. Я решила, что после стольких обещаний il mare я просто обязана вызвать такси и сама себя отвезти туда перед возвращением в Лондон.

Всего пара часов по трассе – и я была на пляже. Дул сильный ветер, и пляж был усыпан корягами, а соленый воздух пах морем. Наконец я ощутила под ногами песок. Медленно плавая в теплом море, я думала обо всех мужчинах, которые обещали отвезти меня на il mare – это легендарное место в воображении итальянцев, – и о том, что ни один из них не выполнил обещания. На павлина Беппе совершенно нельзя было положиться, разносчик пиццы был скупердяем, а о короле лгунов Дино я и вовсе не собиралась думать.

Итальянское лето не оправдало моих ожиданий, и все же я была здесь, на искрящемся солеными брызгами пляже Тосканы, просторном и, казалось, никому не известном, – ни зонтиков, ни шезлонгов в поле зрения. Я чувствовала себя полностью самодостаточной и радовалась одиночеству.

Ближе к вечеру, просоленная и расслабленная, я поехала мимо бескрайних полей подсолнухов, подставивших солнцу свои желтые головы, на юг Тосканы, к средневековому замку, переоборудованному в отель, о котором мне нужно было написать. Его каменные крепостные валы стояли, окруженные зарослями лаванды и розмарина, террасы на холмах оплетали виноградники. Воздух звенел от птичьих трелей. Из каменного замка вышел администратор. Он поприветствовал меня, взял мой чемодан и проводил в номер, через двор, заставленный столами из кованого железа под расшитыми навесами.

Я снова вернулась в такой знакомый мир богатства и роскоши.

Отель располагался на живописных холмах Мареммы. На утесе был разбит панорамный бассейн с видом на долину, поросшую ярко-желтой средиземноморской ракитой, которая источала характерный аромат. Бросив чемоданы в номере, который был не меньше моей флорентийской квартиры, я прыгнула в бассейн, чтобы немного поплавать на закате, любуясь бескрайним небом, расцвеченным оранжевыми всполохами. Мне хотелось вобрать в себя это огромное тосканское небо, эти звенящие долины внизу, аромат лаванды, ракиты и жасмина, разносимый ветром, и увезти с собой в Лондон.

В этот момент меня окликнули, и, повернувшись, я увидела низенького мужичка в костюме; его седые кудрявые волосы падали на лоб. Он сказал, что его зовут Карло и он хозяин гостиницы, и пригласил меня поужинать с ним и его женой на террасе.

Через час, с трудом поднявшись с огромной кровати под балдахином, я спустилась во двор, который теперь освещался факелами, к столу под навесом, оплетенным виноградными лозами, где ждал меня Карло.

– Ага! – сказал он, когда я подошла. – Попробуйте-ка вот это. – Он сорвал гроздь с живого навеса и протянул мне. – Называется uva fragola – «клубничный виноград».