Что касается Новочеркасска – это просто трагическая ошибка. Кто велел там применить силу, до сих пор точно не известно. Причины трагедии в Новочеркасске вообще достаточно сложные. В Советском Союзе была очень запутанная система цен. Цена, например, картошки была меньше, чем цена доставки картошки на заготовительный пункт. Хрущев все время пытался сделать так, чтобы производителю было выгодно производить сельхозпродукцию. В 1962 году закупочные цены повысили на 50 % и в качестве эксперимента решили не субсидировать их, а повысить цены в магазинах. Это вызвало резкую реакцию у населения и закончилось все трагедией.

После расстрела в Новочеркасске было проведено расследование, но кто отдал приказ, так выяснить и не удалось. Там присутствовали Плиев – командующий округом и приехавшие по распоряжению Хрущева Микоян, Козлов и Шелепин. Никто из них приказа не отдавал. Сергей Хрущев предполагает, что стрельба началась случайно. У автоматчиков демонстранты пытались вырвать оружие из рук, кричали, что патроны холостые, кто-то мог и случайно нажать гашетку. Если бы кто-то отдал команду расстреливать, было бы не двадцать человек погибших, а сотни. А так – командиры быстро остановили эту стрельбу. Сам Хрущев, по словам его сына, никогда себе новочеркасской трагедии простить не мог, но ввиду отсутствия виновных так никого за случившееся и не наказал.

Хрущев вообще нередко переживал из-за того, что уже произошло и что нельзя было отменить или исправить, в том числе – из-за знаменитого скандала с интеллигенцией, потому что его сильно подставили, и он на это попался. В России поэт действительно «больше, чем поэт» – он всегда политик. И власть все время боится – вдруг он что-то лишнее скажет, соблазнит людей не на то. А с другой стороны, мы знаем примеры, когда поэт писал для одного читателя: Пушкин – для Николая I, Пастернак – для Сталина. И также писатели пытались все время и Хрущева вовлечь – и левые новые либералы посылали ему письма, и Евтушенко, и Солженицын.

Организатором подставы с Манежем был Суслов – сторонник Хрущева, но человек от него далекий по складу характера. У него в это время появился конкурент по фамилии Ильичев, который поддерживал авангардистское искусство. А в 1962 году появилось большое письмо скульпторов и художников о том, что стало много выставок антисоветского искусства. Тогда по приказу Суслова и организовали такую выставку в Манеже специально для Хрущева. Потом было очень неприятное и тоже во многом организованное заранее выступление в Кремле. Но где-то к апрелю Хрущев понял, что его специально подставляют. Был подготовлен пленум по идеологии, где он должен был выступить и официально заклеймить неподобающее для СССР искусство. Тогда он сказал, что ему некогда, – тут как раз Кастро приехал, и предложил Суслову самому выступить. Суслов тоже не хотел брать на себя такую ответственность и предложил поручить выступление Ильичеву. Так все и затихло.

Когда Твардовский хотел опубликовать «Один день Ивана Денисовича» Солженицына, то лично пришел к Хрущеву и в числе всего прочего сказал: «Я – член ЦК. Вот, я не понимаю, Никита Сергеевич. Я хочу опубликовать какую-то вещь в своем журнале, и я ее посылаю цензору, которого не то что на заседаниях пленума ЦК, а его в здание ЦК никто не пустит. Почему же он важнее меня?» В результате Хрущев разрешил напечатать Солженицына и задумался о том, чтобы ослабить цензуру и уменьшить права цензоров.

В хрущевские годы произошла и революция в ракетном деле. До того времени в ракеты особо никто не верил: они были довольно странным и непривычным видом оружия. Когда сделали ракету ПВО С-75, например, военные не хотели ее даже принимать на вооружение, отговариваясь тем, что этот комплекс надо разворачивать пять часов. Но Хрущев им в ответ заявил, что пусть и пять часов, но их пушки по самолетам не попадают, а эта ракета – сбивает. И если сейчас рассматривать все линии ракет – баллистические, крылатые, противовоздушные, противотанковые – они все идут из того времени.

Для усиленного развития отрасли нужно было создать конкурентную среду. В ракетостроении конкурировали Челомей, Королев и Янгель, потом к ним присоединился еще Надирадзе. И каждый из них пытался завладеть всей ситуацией. Когда выяснилось, что Р-7 у Королева не боевая ракета, пришел Янгель и сказал, что сделает лучше. Потом появился Челомей, и они все время «перетягивали канаты» друг у друга и очень эффективно работали. Конкуренция была жесткая.

«Я помню, когда наше КБ конкурировало с Королевым, кто первым пошлет человека на Луну, то мой приятель, наш главный баллистик Володя Модестов сказал: „Ты посмотри на этих двоих (Челомея и Королева. – Ред.). Каждый из них предпочтет, чтобы американцы первые сели, а не конкуренты“».

Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»

Если вернуться к ключевыми моментами правления Никиты Сергеевича Хрущева, это, конечно, – десталинизация и развенчание культа личности. Но учитывая, что ресталинизация с тех пор несколько раз начиналась заново, можно сказать, что попытка десталинизации у Хрущева провалилась. Возможно, дело в том, что он хотел очиститься, избавиться от груза прошлого и идти к светлому будущему с чистой совестью, но не понимал, как это выглядит со стороны.

«„Отец народов“, „победитель“ и так далее.

И вдруг выходит какой-то маленький толстый человек и говорит: да никакой Сталин не бог и не герой, а вообще преступник. И большинство людей, мне кажется, почувствовало себя обиженным. Но это как если вы войдете в храм Христа Спасителя и скажете: „Бога нет“. Реакция понятна – люди верят, а вы им что-то объясняете. Это неважно по сути – есть Бог, нету Бога…»

Сергей Хрущев в эфире «Эха Москвы»

Неудивительно, что на попытку рассказать о преступлениях Сталина реакция многих была очень негативной. Люди вешали его портреты на стекла грузовиков, вспоминали, что при Сталине снижались цены. Сталин сумел создать себе такой образ, что даже его развенчание до сих пор играет в обратную сторону, помогает, наоборот, поддерживать мифы.

Например, есть миф, что Сталин выиграл войну. Но перед началом войны все знали, что война будет. Однако Сталин боялся этой войны и не хотел верить, что она начнется. А военачальники у него все, кроме адмирала Кузнецова, напуганные недавними репрессиями, не посмели привести войска в боевую готовность. В 1942 году тоже все знали, что немцы будут наступать на юг, а не на Москву. Было донесение Кима Филби, было донесение на юго-западном фронте местной разведки, была карта наступления. Но когда Тимошенко предложил Сталину перебросить резервы, которые защищали Москву, из центра на юг, Сталин сказал: «Вы наивные люди, Гитлер вас водит за нос. Я считаю, он будет наступать на Москву». И Тимошенко сказал Хрущеву: «Вот через пять минут они начнут, и они нас разобьют». И «десять сталинских ударов» – это на самом деле удары не Сталина, а Жукова, Рокоссовского и всех других генералов. Но сталинисты любят говорить даже, что Жуков побеждал потому, что следовал указаниям Сталина, а когда действовал самостоятельно – проигрывал.

«Сталин был гениальный пиарщик – так же, как и Гитлер. А Хрущев был никудышный пиарщик…

Мне кажется, что с точки зрения исторической логики китайцы поступили правильнее – они оставили своего Мао Цзэдуна с портретами, а остальное постепенно забывается. А вот Сталин у нас все еще будоражит умы…»