так она представляла немалую опасность. Особенно теперь, когда должна была сделаться женой моего недруга!

Как не пыталась я сослаться на всевозможные дела да немочи, молодой король ко всем доводам оставался глух. А в довершение, приставил ко мне прислужниц, дабы те попарно бдели при мне денно и нощно, да ни на минуту не оставляли бы меня в одиночестве. Так что, Зеркало своё я даже достать из сундука больше не могла, не то, что с ним побеседовать! Сказал Эйнион, мол, заботится так обо мне.

Тогда я поняла две вещи, во-первых, добром для меня эта поездка не закончится, и во-вторых, отвертеться от неё не выйдет.

А? С чего я такое взяла? Сам-то подумай, дружок, моими стараниями девчонка лишилась и волшебной силы, и безмерного могущества, вдобавок перед всем своим племенем оплошала, да, к тому же, оказалась в итоге заперта в беспомощном смертном теле. Вряд ли стоило надеяться на великодушное прощение с её стороны! Белоголовый тоже, знаешь ли, не походил на человека, который забывает былые обиды. Нет, дорогой, тут я иллюзий не строила. Знала, чуяла, под крышей Гуртевира ничего хорошего меня не ждёт.

На мужниных братьев тоже надежды более не было, судя по тому, как они держались, племянница с женихом уже успели им напеть обо мне песенок, куда худших, чем слагались некогда на моей родине для поношения недостойных. Теперь сопровождение деверей становилось не защитой, а, скорее, конвоем, что я тоже отлично понимала. Как и то, что оправданий моих никто слушать не станет, а если и найдётся такой добряк, то даже он в них всё равно не поверит.

А? Что говоришь, милый? Старуха служанка, да! Верно, приятель, всё верно. Я тогда тоже о ней подумала. Согласись она рассказать новому королю и его братьям то, что поведала когда-то мне, весу бы моим словам прибыло стократно! Правда, было тут одно затруднение, сперва требовалось найти способ, как убедить запуганную затворницу выступить прилюдно. Но я, признаюсь, была уверена, что мне удастся её убедить. Вот как рассудила, подвернись мне на её месте возможность избавиться от многолетнего страха, то упускать бы её я точно не стала! Да и потом, возможность покончить с проклятым отродьем тоже ведь не всякий день выпадает, знаете ли.

Поразмыслив немного таким образом, я почти совсем уверилась в успехе своей затеи, так что, написала коротенькую записку, адресованную, правда, не бывшей служанке, а настоятельнице её нынешней обители, с горячей просьбой как можно скорее отправить старуху-затворницу в королевский замок, чего бы это ни стоило. Гонцу было велено скакать, не жалея коня и непременно вернуться до рассвета, да хорошо бы вместе с нужной мне персоной.

Всю ночь я глаз не сомкнула, прислушиваясь, не раздастся ли стук копыт во дворе, но, когда запылённый и усталый посыльный на взмыленной лошади, наконец, въехал в ворота, с ним не было никого. С трудом скрывая охватившее меня отчаяние я молча выслушала отчёт неудачливого гонца и только возвратившись в свои покои в сердцах расколотила всё, что только попалось под руку. Оказалось, я опоздала! Проклятущая девчонка и тут меня успела обойти!

Пока я оправлялась после родов да гадала, что затевают девери, подлая падчерица как-то уговорила женишка отправить людей и, добром ли, силой ли, забрать старуху-служанку из её убежища. Знала, проклятая, что та единственный на всём свете человек, кто мог бы свидетельствовать против неё, и поспешила замести следы! Что сделали гуртевировы прихвостни с бедной женщиной я даже предполагать не бралась, но не сомневалась, что старухи уже в живых нет. А значит, оставалось лишь моё слово против слов падчерицы да Белоголового… Стоило ли сомневаться, чьи доводы перевесят?

Первым моим порывом было, вопреки прошлым намерениям, бежать как можно скорее из королевского замка! Бежать, не оглядываясь, захватив лишь драгоценности да немного монет – довольно, чтобы убраться вместе с дочерью подальше от владений её дядей, довольно, чтобы не пришлось просить милостыни по пути.

Отвести глаза служанкам дело не хитрое, они, верно и двадцати стежков не сделали, когда я выскользнула за дверь в самом простом плаще да с кошелем за пазухой. Сложнее было выбраться незамеченной во двор, но и это мне удалось. Через главные ворота идти было бы слишком рискованно, однако я отлично знала все тайные входы и выходы в крепостных стенах, так что, двинулась сразу на задний двор, оттуда, через неприметную калитку знакомая тропка вела в дубовую рощу.

Тут-то меня и поджидали.

Вот так, дружок, недооценила я, выходит, Эйниона с братьями! Поганец велел ещё с вечера расставить стражу у каждого выхода, даже у распоследнего крысиного лаза. Догадался, стервец, что, я надумаю побег!

Как же я себя ругала! Как кляла сама себя то за нетерпение, то за пугливость и дурость! Ведь тем поступком я лишь убедила молодого короля с братьями в своей вине! Так Эйнион и сказал, невиновной, мол, незачем спасаться бегством… Да и кто бы на его месте счёл иначе?

Тогда я поняла, что расплата за нарушенный гейс снова меня настигла, и на этот раз покрыть долг выйдет куда тяжелей, если вообще удастся. Всё, что мне оставалось, храбро принять свою участь, да попытаться поведать правду о падчерице столь убедительно, чтобы заставить, пусть не деверей, но хотя бы слуг и стражу, засомневаться в девчонке. Злая молва, она, знаете ли, может погубить не хуже морового поветрия. Пусть бы я сгинула сама, но и этой твари треклятой спокойной жизни бы отныне в подлунном мире не было! И, я бы, без сомнения, так и поступила, если бы не мысль о дочери.

Только опасения за свою малышку заставили меня пасть в ноги молодому королю и с плачем просить о снисхождении. Однако он был глух ко всем моим словам, как морской утёс к крикам чаек, и ни слёзы, ни клятвы не могли поколебать его решимости.

К чести Эйниона, а надо бы отдать ему должное, ко двору Гуртевира я ехала не в кандалах и не на телеге, как пленница, а в удобной крытой повозке, закутавшись в меха, как знатная дама. Только плотные ряды стражи, окружавшие ту повозку днём и ночью, да холодное молчание спутников выдавали моё истинное положение. Ну да ещё крепкая позолоченная цепочка, на таких порой щёголи водят молодых собак, одним концом прикреплённая к сиденью повозки, а другим опутывающая мою лодыжку. В первую же ночёвку я, конечно, опять попыталась бежать, но снова была схвачена, и король не утерпел, наградил меня