Наверное, он прав, я действительно мучилась, пока мы не отсняли сцены до переезда в дом Хиггинса, но и там играть бывшую замарашку было тяжело. Это не моя роль, не мой характер. Борясь за нее, я представляла только одно: победу Элизы над Хиггинсом и ее триумф на балу, забывая, что абсолютно большая часть фильма посвящена происходившему до этого. Но тогда я этого не понимала, а все вокруг уверяли, что я играю прекрасно, пою хорошо, все идет отлично.

Кьюкор — не Уайлер, он добровольно по тридцать дублей не делал, зато делал под нажимом Рекса Харрисона. Рекс, словно оправдываясь перед всеми, кто видел его на Бродвее, старался превзойти самого себя, без конца совершенствуя и совершенствуя свою игру, борясь за каждую фразу, каждый жест. Это прекрасно, но очень трудно для меня.

Страшно раздражал грим и вообще все, что касалось цветочницы Элизы, терпеть не могу растрепанные волосы, неопрятность, а здесь нужно делать вид, что для меня это привычно. К тому же Кьюкор решил действовать наверняка и каждую свою придумку тут же снимал, делая десятки дублей в разных вариантах. Одну и ту же сцену мы проигрывали несколько раз, играя чуть иначе, и несколько раз снимали.

Рекс Харрисон оказался очень похож на собственного героя, он держал себя со мной так, словно и был тем самым профессором-воспитателем, то есть совсем не дружелюбно. Особенно ему удавалось это, когда требовалось показать раздражение Хиггинса на непонятливую или не желавшую подчиняться Элизу. Нет, Рекс не грубил, он просто отказывался помогать мне и идти навстречу. Совсем недавно купавшаяся в обожании Кэрри Гранта и окружающих, я чувствовала себя почти несчастной, страшно нервничала из-за вокала, а еще из-за новых планов Мела.

Мой супруг носился с очередной утопической идеей, намереваясь снимать очень дорогого «Питера Пена», где роль Питера отводил мне. Возникли разногласия со студией Диснея, у которого были все права на экранизацию этой книги, Феррер злился, злил меня, я нервничала и однажды даже сорвалась, накричав на ни в чем не повинного фотографа. Пришлось извиняться.

Настроение на некоторое время поднял переход к сценам, в которых Элиза появляется на балу уже в наряде леди. Наконец-то я получила возможность играть то, ради чего напросилась на эту роль! Вот тогда все увидели настоящую Одри Хепберн. Я помню изумленное восхищение труппы, когда я впервые вышла в белом бальном платье Элизы. Хотелось громко сказать:

— Вот так-то!

Но почти сразу последовал страшный удар: мне наконец объявили, что, как бы я ни старалась, песни не звучат достаточно хорошо, а потому в фильме будет голос Марии Никсон! Я не могла поверить своим ушам. Столько усилий, столько надежд, и все прахом?!

— Почему?!

— Одри, мы не можем рисковать, твое исполнение недостаточно хорошо.

— Позвольте мне перезаписать, у меня все получится!

— В смете не заложены деньги на перезапись, к тому же все готово.

Это был просто крах!

— Вы отняли у меня половину роли!

— Одри, свой миллион вы получите все равно. У нас не может быть никаких личных пристрастий, все ради дела.

Что было делать: плакать, умолять? Но если песни в исполнении Марии Никсон уже записаны, значит, все было заранее известно, а меня просто дурачили похвалами?! Аплодировали, как маленькой девочке, чтобы не надула губки в обиде? Я знала, что в похожей ситуации Мэрилин Монро закатила сцену и вытребовала, чтобы все песни, исполненные ею, вошли в фильм. Я не Мэрилин и так сделать не смогла.

Попросилась домой пораньше, весь вечер проплакала, прячась от остальных, не хотелось, чтобы кто-то видел мои слезы и мое отчаянье. Едва ли я согласилась бы, зная, что петь будет кто-то другой. Но еще хуже, что меня почти до конца держали в неведении, хвалили, обнадеживали… Кроме того, я не была уверена, что теперь совпадут движение губ и звук, ведь, когда мы снимали «Забавную мордашку», столько сил было потрачено, чтобы жестикуляция совпадала со звуком! А интонации? Я уже чувствовала, что все будет звучать вразнобой.

Вдруг меня взяло зло на саму Марии. Если она записывалась, значит, точно знала, что будет звучать ее голос? Знала, но от меня скрыла! Мы не были дружны, но такой поступок граничил с подлостью. Когда я все же получила возможность высказать Марии свое отношение к такому поведению, та пожала плечами:

— Ты делала свое дело, я свое. А претензии к режиссеру и к Уорнеру.

А еще меня пронзило понимание, что знала не только Марии, но и Джулия Эндрюс, возможно, она, послушав тогда мое исполнение, сказала свое веское слово, перевесившее чашу весов не в мою пользу? Не знаю… А Харрисон, неужели он тоже знал? Типично голливудский способ решать дела — выгода и только выгода, на остальное наплевать.

Только я знаю, чего стоило довести дело до конца и не подать вида, насколько я удручена и обижена. Пригодилось мамино воспитание. Леди не плачут и не взрываются. Я терпела, но боль внутри скрутила такая, что не хотелось не то что играть, но и никого видеть. Я понимала, что лично для меня это провал. Я так давно мечтала об этой роли, с таким трудом добилась ее, так старалась научиться петь, но даже если запомнят меня как Элизу Дулиттл, то обязательно вспомнят, что пела не я.

Мама только пожала плечами:

— Как можно на что-то надеяться в Голливуде? Значит, ты недостаточно хорошо спела…

По всеобщему признанию, фильм удался, он был номинирован на «Оскара» по двенадцати(!) позициям и восемь статуэток получил: как лучший фильм, за режиссуру, лучшую мужскую роль, за работу художников, оператора, за лучшие костюмы, музыку и звук. Четыре номинации остались без награды: актер и актриса второго плана, за монтаж и за сценарий.

Фильм был номинирован по всем возможным позициям, кроме одной — за лучшую женскую роль!

Журналисты выдвигали несколько разных соображений: от ссоры внутри студии до соображений, что выдвигать на «Оскара» актрису, не спевшую в мюзикле ни одной песни, нелепо. Они правы, исполнение песен другой актрисой навсегда лишило меня ощущения принадлежности роли Элизы Дулиттл. Писали, что актеры Американской академии киноискусства отвергли меня в отместку за то, что Уорнер не взял на роль Эндрюс. Но это нелепо, сам Уорнер-то получил статуэтку за фильм.

Когда меня саму спрашивали, почему это произошло, я только пожимала плечами:

— Я недостаточно хорошо сыграла эту роль.

Мама права, нужно было петь лучше, не было бы Марии Никсон. Была ли обида? Конечно, но я сумела с ней справиться. Но одно знала точно: я больше никогда не буду сниматься у Джорджа Кьюкора и на студии Уорнера. Хотя в то время я вообще сомневалась, что когда-либо смогу сниматься снова, слишком трудно получить роль, о которой мечтала столько лет, и быть так грубо обманутой в своих лучших стремлениях. Если бы мне сразу сказали, что мое исполнение песен не подходит, я уступила бы роль другой…

Джулия Эндрюс, которой из-за меня не досталась роль Элизы Дулиттл, получила «Оскара» за роль Мэри Поппинс у Диснея. При вручении она сначала поблагодарила Уорнера, и все поняли за что — своим отказом взять ее в фильм он обеспечил ей участие в других, более успешных проектах. Мне пришлось вручать «Оскара» Харрисону за лучшую мужскую роль, и тот не нашел ничего лучше, как поблагодарить нас с Эндрюс обеих, сказав, что ему приятно стоять между двумя «прекрасными леди», которые играли с ним на сцене и в кино.