Но когда я присоединился к экспедиции, шел тысяча девятьсот сорок восьмой год и было еще очень далеко до настоящих попыток цивилизованного проникновения, которые в действительности начались в тысяча девятьсот шестьдесят пятом.

Для меня эта экспедиция имела три положительных аспекта. Во-первых, моя жизнь круто менялась по сравнению с той, что я вел на кухне компании «Ричмонд» и от которой меня уже начало тошнить. Меня ожидали новые приключения на лоне потрясающей природы, но на этот раз честные и достойные. Правда, рискованные, как и все приключения. Нередко бывали случаи, когда экспедиция возвращалась, лишившись одного или двух участников. Индейцы-мотилоны – очень искусные стрелки из лука. У местных жителей бытовала поговорка: «Куда мотилон положил глаз, туда он кладет и стрелу». Но если они и убивали, то уж точно не ели своих жертв, поскольку мотилоны не были людоедами. И на том спасибо.

Во-вторых, трехнедельные походы в глубину неисследованных и полных опасностей джунглей очень хорошо оплачивались. Я получал возможность заработать вдвое больше, чем стоя у плиты.

В-третьих, мне нравилось общаться с геологами. Это были крепкие парни. Мне самому уже поздно было приобретать знания, благодаря которым я мог бы стать другим человеком, но я чувствовал, что потереться среди этих почти ученых и знающих людей будет нелишним и время не уйдет впустую.

В общем, я отправился в экспедицию с геологами бодрый и исполненный веры. Не требовалось никаких поварских книг: достаточно было уметь открывать консервы, готовить „pankeuques“ – разновидность лепешек – и не забыть хлеб. Этому не трудно научиться – быстро и хорошо.

Моего нового приятеля, начальника геологической партии, звали Крише. Он служил в компании «Калифорния эксплорейшн» и был откомандирован в компанию «Ричмонд». В геологии он знал почти все, а по части нефти – абсолютно все. Что до остального, то он имел представление о прошедшей войне, поскольку сам в ней участвовал, но не был вполне уверен, жил ли Александр Македонский до Наполеона или после. Да ему, собственно, было наплевать. Чтобы жить хорошо, иметь замечательную жену и детей, поставлять своей компании геолого-разведочные данные, необязательно знать мировую историю. Однако я подозревал, что он знал гораздо больше, чем говорил, и я научился не очень-то доверять юмору полуангличан, столь отличному от ардешского. Но мы с ним ладили.

Экспедиция такого рода длилась от двадцати до двадцати пяти дней. По возвращении участникам полагался недельный отпуск. В ее состав входили: начальник, два геолога и от двенадцати до восемнадцати носильщиков, или помощников, от которых не требовалось ничего, кроме силы, выносливости и дисциплины. У них были свои палатки и свой повар. Я же был прикреплен только к трем геологам. В общем, народ подобрался неглупый, был даже активист левой партии Д. Д. («Демократического действия»), который следил, чтобы не нарушались профсоюзные законы. Его звали Карлос. Среди участников похода царило полное взаимопонимание. Мне также было поручено вести учет сверхурочной работы. Рабочие сами подавали мне сведения, и, надо сказать, очень точные.

От первой экспедиции я был просто в восторге. Сбор геологических данных по нефтяным месторождениям оказался весьма любопытным занятием. Мы должны были подняться как можно выше по рекам в горы, вплоть до тех мест, откуда они берут свое начало, пробивая себе русло в скалах. Пока местность позволяла, мы ехали на грузовике, затем пересаживались на джипы. Там, где дорога обрывалась, мы пересаживались в лодки и поднимались еще выше. Если не хватало глубины, высаживались из лодок и тащили их волоком. Все дальше и выше, как можно ближе к истоку. Часть снаряжения несли носильщики из расчета сорок пять килограммов на человека. Геологи и повара передвигались налегке.

Зачем нужно было забираться так высоко в горы? Дело в том, что, следуя руслом реки, ты, как по учебнику, можешь проследить последовательность залегания геологических пластов. Затем собираются образцы породы. Их скалывают молотками с береговых обнажений и сбросов. Место отбора образцов заносится в журнал. Каждый образец маркируется и укладывается в отдельный мешочек. Геологи отмечают направление залегания различных пластов относительно равнинной местности. Таким образом, по этим сотням и сотням образцов, взятых в различных точках, строится геологическая карта залегания пластов, которые имеют соответствующее продолжение и должны быть найдены на равнинах местности с глубиной залегания от сотни метров до двух километров. На основании собранных данных и расчетов приступают к бурению пробной скважины, где-нибудь в ста километрах от поискового района. Там никто не ходил, но геологи заранее знают, что на такой-то глубине залегает нефтеносный слой. Об этой науке можно говорить до бесконечности. Я пришел от нее в полный восторг.

Все было бы хорошо, если бы не мотилоны. Их стрелы часто убивали или ранили участников экспедиции. Поэтому вербовать людей было очень трудно, и нефтяным компаниям эти походы влетали в копеечку.

Я побывал в нескольких экспедициях и провел много замечательных дней.

Один из геологов был голландцем. Его звали Лапп. Он очень любил крокодильи яйца. Прекрасное блюдо, если их высушить на солнце. Так вот, однажды Лапп отправился на сбор яиц. Найти их совсем не трудно, если пойти по следу самки каймана. Она вылезает из реки и ползет к сухому месту, где откладывает яйца. И там, где она пройдется своим брюхом, остается широкий след. Самка часами лежит на гнезде, согревая будущее потомство. Воспользовавшись ее отсутствием, Лапп вырыл яйца и спокойно возвращался назад. Едва он вышел на поляну, где мы расположились лагерем, как за ним следом из леса, словно метеор, выскочила самка каймана. Она преследовала вора в стремлении его наказать. Трехметровая рептилия пыхтела на ходу, издавая хрипы, как будто у нее болело горло. Лапп бросился наутек и забежал за толстое дерево, а я чуть не умер от смеха, видя, как этот негодяй в шортах скачет вокруг него и орет во всю глотку, взывая о помощи. Крише и другие кинулись на выручку: два выстрела разрывными пулями из карабина прикончили каймана. Бедняга Лапп, бледный как полотно, с перепугу шлепнулся на задницу. Всех возмутило мое поведение. Пришлось оправдываться, что я все равно ничего не смог бы сделать, так как хожу без ружья, чтобы оно мне не мешало.

Вечером в палатке во время ужина, который я приготовил из консервов, Крише сказал:

– Ты не очень-то молод, так ведь? Года тридцать четыре?

– Побольше. А что?

– Вот-вот, а живешь и ведешь себя так, будто тебе двадцать.

– Знаешь, а мне чуть больше: двадцать шесть.

– Неправда.

– Правда, и я объясню почему. Тринадцать лет я провел взаперти. Вот эти-то тринадцать лет мне и надо прожить так, как я их не прожил. Таким образом, от тридцати девяти отнять тринадцать получится двадцать шесть.

– Не понял.

– Не имеет значения.

И все-таки это была правда: у меня душа двадцатилетнего парня. Какие тут могут быть вопросы – я должен восполнить украденные у меня тринадцать лет, и точка. Надо прожигать жизнь, ни о чем не заботясь, как это свойственно молодым в двадцать лет, когда сердце поет от радости жизни.