— Она упорно отказывается говорить о тебе. Если судить по тому, что я увидел в Викиной квартире, то ее молчание мне непонятно. Но тебя узнал таксист.

— Это ничего не доказывает.

— Ты говорила с ней?

— Я ее даже не видела.

— Что она сказала тебе?

— Ничего, ты все сам понимаешь. Что можно сказать в таком состоянии?

— Ее накормили героином. Дорогостоящая смерть. Но у нее хватило сил доползти до ванной и промыть себе желудок. Она выживет.

— Мне это неинтересно.

Дана отключается от линии. Она не узнала того, что ее интересовало. Она не узнала, для кого Вика шпионила за Ивановой и откуда у нее тот диск. Впрочем, на этот счет как раз можно строить предположения.

— С кем ты говорила? — спрашивает Антон.

— Если ты думаешь, что я стану отчитываться, значит, ты окончательно спятил.

— Илонка!

— Запомни, я не твоя собственность, ясно? У тебя денег не хватит, чтобы купить меня.

— Значит, и ты имеешь цену?

— Наверное. Правда, я ее себе еще не назначила.

— Иногда мне хочется избить тебя.

— Это будет последнее, что ты попытаешься сделать в своей жизни. Хорошенько запомни это, малыш.

Дана выходит из машины и скрывается в толпе. Антон бежит следом, охранники идут за ним, сквозь толпу. Но Дане мальчишка больше не нужен — на данном этапе.

— Ты пришла.

Губы Вики потрескались, под глазами залегли темные тени.

— Как ты?

— Жива твоими стараниями. Спасибо, Дана.

— Я была в твоей квартире. Вика, этому пора положить конец.

— Я не понимаю… Что ты имеешь в виду?

Дана оторопело смотрит на нее. Это все та же Вика, смугловатая, со светлыми большими глазами и русыми косами. Вика Морозова. Это из сна… о чем? Дана не знает. Вместе с Викой в ее жизнь всегда входило смятение.

«Она приносит мне несчастье».

«Мистика какая-то. Это совпадение».

— Ты очень изменилась. — Вика вглядывается в незнакомое лицо. — О чем ты говоришь?

— О фотографиях Стаса в твоей квартире. Зачем ты ими стены оклеила? Это безумие, Вика.

— Но я… Дана, ты меня пугаешь! У меня нет фотографий Стасика. Только несколько отснятых пленок, но я так и не решилась снова напечатать снимки. А те, что были, порвала в ту ночь, когда он ушел за тобой… Я не понимаю, что они все находят в тебе? Может, прав был Юрка и ты просто инопланетянка?

— Тогда кто имел доступ к тем негативам?

— Никто… Они лежат в моем столе. Знаешь, дочь осталась с Юркой, я живу одна…

— Кто накормил тебя наркотиком?

— Дана, это…

— Вика, для кого ты поставляла информацию о своей начальнице?

— Я не…

— Вика, ты мне скажешь.

— Но зачем тебе? Господи, это просто нелепость… Двое вломились ко мне, зачем-то пытались меня убить. Я не знаю, почему. Алекс просил меня присматривать за Дарьей. Он мой друг… Что все это значит?

— Зачем ты прятала диск?

— Это же деньги, Дана! Номера счетов! Нам бы хватило и части этих бабок.

— Где ты взяла этот диск?

— У Алекса. Он убьет меня, если узнает.

— Где его найти?

Наверное, и вправду судьба. В этом есть что-то мистическое: когда Дана встречает Вику, ее судьба делает вираж. Стреляли сейчас, скорее всего, из окна напротив палаты. Или с крыши. Пуля разворотила Вике грудь.

— «Мэрилин…» — пролепетала она.

— Что, Вика?!

Вторая пуля отбросила Дану к стене.

— …Давай, Михалыч, заканчивай.

Голос доносится, словно из колодца. Дана чувствует страшный холод.

— Еще одна осталась.

— Рыженькая? Она уже никуда не торопится, как видишь. Завтра вскроешь. Что тут гадать? Причина смерти очевидна, вскрытие — простая формальность. Идем, футбол пропустим.

— Но я еще должен направить протокол экспертизы…

— Так садись и пиши. Девчонку пристрелили. Пуля уже у баллистиков — навылет прошла. Пиши быстро, и пошли домой.

— Но надо произвести вскрытие!

— Ну, ты зануда! Да на кой ляд тебе это? Завтра поковыряешься, некрофил несчастный.

— А протокол?

— А протокол пиши сейчас, Ритка отнесет, и дело с концом. Причина смерти сомнений не вызывает, надеюсь?

— Ладно, ты прав. Завтра вскроем. А то начинать день с утопленника не очень весело.

— Точно. С такой красотки — совсем другое дело.

— Она была блондинкой. Зачем-то красила волосы.

— Вижу. Смотри, волоски на теле светлые. Давай, скорее пиши, я подпишу, и пойдем. А Ритка пусть отнесет в отдел, не рассыплется.

Дана чувствует, как нарастает в груди острая боль, сбивающая дыхание. Она лежит неподвижно на холодном столе, накрытая всего лишь простыней. Ей холодно и больно, но инстинкт самосохранения заставляет ее лежать неподвижно. Она уже поняла, где находится.

— Ну, вот. Пошли, Михалыч, жрать охота — сил нет.

— Подписывай, но учти: это подлог.

— Молчи, грусть-тоска! Трудоголик хренов. Можешь взять работенку на дом. Вон того утопленника не желаешь? Всего-то месяц поплавал, почти как новенький!

— Ты извращенец. Идем, футбол, поди, уже начался. Представляешь, заношу я в дом труп, а Маринка…

Дверь закрылась, затих смех. Дана невольно усмехнулась, представив реакцию несчастной Маринки на сверхурочную работу муженька. Но острая боль в груди снова напомнила о себе, и Дана попробовала шевельнуться. Как ни странно, ей это удалось. Она отбросила простыню и попыталась сесть. Что-то теплое заструилось по телу. Дана опустила глаза — кровь. Она приложила к ране простыню, от всей души уповая, что она чистая.

Она понимает, что случилось нечто из ряда вон. Ее больше нет в списке живых. Скорее всего, тот, кто стрелял, знал, кто она такая и что теперь ее нет. И протокол вскрытия уже имеется. Значит, она с полным правом может уйти отсюда. Вот только не умереть бы по-настоящему, потому что рана, судя по всему, серьезная. Бедная Вика! Она точно приносила ей одни несчастья.

Дана сползает со стола. Холодные плитки пола студят ноги. Болит в груди, и все плывет перед глазами. Дана осознает, что стоит совершенно голая, а на улице зима и надо куда-то уйти, но как? Дана оглядывает помещение. Это большая комната, выложенная белым кафелем. На столах лежат тела, накрытые простынями с пятнами крови. На полу тоже тела, но Дана не реагирует на них. Ей больно, холодно, и сознание так и норовит отключиться.