— Ну я не спрашиваю, Саня, как ты с ним познакомился, когда и зачем, это — твои личные проблемы. Но боюсь, что коллеги, о которых ты упомянул, неохотно откликнутся на твой призыв, такие вещи у них не любят афишировать. Тем более что человек этот, как ты намекнул, скатился на самое дно, не так?

— Да, конечно, пропал человек, и хрен с ним! Вполне в духе времени. Но у него может быть семья, понимаешь? Которой совсем не безразлична судьба отца или, скажем, деда. Я не возражаю тебе, Костя, но за свою Нинку, например, я спокоен. Полагаю, что дочка отца в критическую минуту не бросит. И надеюсь, что твоя Лидочка тоже поступит однажды аналогично, если мы их правильно успели воспитать. А то ведь и вовсе никакой надежды не остается, верно излагаю?.. Трудно, говоришь. Ну что ж, тогда, считай, и разговора не было. Ну, пока?

— Погоди! Ты что?! — воскликнул Меркулов. — И что у тебя за манера? Никогда не дослушаешь, а сразу делаешь свои поспешные выводы! Причем наобум! Нельзя же так!

— Я слушаю, слушаю… — нудным, противным голосом процедил Турецкий, зная, что Костя прямо-таки смертельно ненавидит его в такие минуты. Нарочно так процедил, пусть позлится…

— О том, что твои документы нашли, ты хоть знаешь?

— Естественно. Мне позвонили. И я был очень раздосадован, когда узнал, что сделали не так, как я просил, то есть не передали их мне с проводницей, а зачем-то отдали постороннему человеку, который, ко всему прочему, мне еще и лично неприятен. Все это я уже им высказал. Полагаю, что документы попадут в Москву, где я их и возьму, когда вернусь. Надеюсь, что вернусь.

— Это хорошо, что надеешься. И у нас появляется надежда. Но у меня к тебе есть и встречная просьба, если не возражаешь. Нет?

— Скажи сначала какая.

— Антон сейчас в Новороссийске и пытается найти тебя.

— Ну пусть пытается. Начинающим сыщикам такая практика бывает чрезвычайно полезна. Удастся, нет — это другой вопрос, и мы не будем до поры до времени его касаться.

— Нет, Саня, это — главный вопрос. Ты, возможно, в курсе того, что там, у вас, произошло. Возможно, и не теракт, но вообще на диверсию похоже. Я разговаривал с руководителями прокуратуры, они просили, а я обещал оказать им помощь в расследовании, сообщив, что как раз у них в городе находятся два опытных юриста, которые могут провести расследование на высоком уровне. Надеюсь, ты не откажешься им помочь?

— Надо было, по меньшей мере, меня спросить. Это — раз. Во-вторых, узнать, хочу ли я работать с кем-то, находясь в отпуске. Конечно, ты вправе считать Плетнева опытным юристом, но я не совсем разделяю твою точку зрения. И, наконец, я полагаю, что ты вправе распоряжаться своими сотрудниками, к коим я себя вовсе не отношу с недавних пор. Вот при соблюдении этих трех условий ты мог бы определенно рассчитывать на мою помощь. А так — нет, не знаю. Не уверен. Да я уже и занялся судьбой одного человека и не хочу отвлекаться. Тем более что помощи ожидать неоткуда. А чужая боль меня почему-то задевает. Не знаю почему, может, не то воспитание…

— Я думаю, что тебе хватит уже изображать обиженного! — Голос Меркулова стал набирать металлическую твердость, как бывало всегда, когда он считал себя абсолютно правым. — У всех уже в печенках сидят твои обиды! Люди ночами не спят, беспокоясь, чтобы ты, по собственной глупости и самонадеянности, снова не угодил в беду! Сколько можно, Саня?! На Ирину смотреть страшно!..

— Стоп, уважаемый заместитель генерального прокурора, — ледяным тоном остановил Костю Турецкий. — Пора, я вижу, расставить некоторые точки. Итак, первое. Насчет беды, куда я угодил по собственной глупости и самонадеянности. Это, надо полагать, ты имеешь в виду раздачу подарков в детском доме, да?..

Это был, конечно, удар ниже пояса. Ведь именно Меркулов, оторвав Турецкого от важного дела, буквально заставил его ехать вместе с Денисом Грязновым в детский дом в Мневниках с подарками от МВД и Генпрокуратуры, не предполагая, естественно, что именно там уже намечено было проведение террористического акта. Который в конечном счете и стал трагедией. Погиб Денис и был тяжело контужен Александр, после чего его, естественно, освободили от должности в Генеральной прокуратуре. Нехорошо было напоминать об этом Косте, но его «праведный гнев» следовало немного пригасить и вернуть в рамки разумного.

— Далее, — тем же брюзгливо-холодным тоном продолжил Турецкий. — Каждый человек имеет право обижаться или нет. У вас я пока не вижу серьезных причин обижаться на меня, а у меня они есть. Но устраивать базар по этому поводу я не собираюсь. Касательно Ирины, это — наше с ней личное дело. Если у кого-то проснулся неожиданный интерес к нашим с ней отношениям, это его сугубо личное дело. Если некоторые люди наглеют, полагая, что норму жизни для себя они устанавливают сами, ты, как опытный юрист, знаешь, каковыми в подобных случаях бывают последствия. Так что твои упреки неуместны, мой друг. Беспочвенны.

— А тебе не кажется?.. — Голос у Меркулова задрожал — первый и верный признак ярости.

— Не кажется, Костя. Я крещусь, когда мне кажется. И Плетневу не имело никакого смысла ехать за мной, исполняя чьи-то капризы. Мне он не нужен. Пусть им занимается тот… или та, кому он необходим. Я все сказал, — устало закончил Александр. — Так мы поможем несчастному человеку? Или будем придерживаться высоких принципов, по которым одна «контора» не вмешивается в дела другой?

— Ну тебя к черту! — рявкнул Меркулов и отключил свой телефон.

— Что ж, это тоже ответ, — удовлетворенно сказал себе Турецкий, отключив и свой. Больше разговаривать ему было не с кем.

Уж как-нибудь уехать, когда появится такая нужда, он всегда сумеет. А завтра надо будет позвонить верным ребяткам в «Глорию», тому же Севе Голованову, и попросить его выписать и прислать по почте новое, временное удостоверение, чтоб хоть какой-то ксивой от дураков отмахиваться, а заодно и деньжат занять на первое время. А там видно будет…

В том, что Александр Борисович был крепким орешком, Плетнев не сомневался. Но он надеялся, что сумеет объяснить тому всю нелепость его подозрений. Ведь действительно, кроме взглядов, ну еще, может, кроме мыслей, ничего у них не было — в смысле у Антона с Ириной. Мало ли что кому-то могло казаться?! Не было — и все. И даже та оплеуха, которую пытался, да так толком и не смог нанести ему пьяный в дым Турецкий, по сути, серьезным оскорблением не была. Он же еле на ногах держался…

В сущности, это было единственное оправдание Плетнева. И он хотел, чтобы Саша выслушал его. Ну хотя бы выслушал, а не становился в свою привычную позу плюющего на все вокруг, не понятого ближним окружением полководца. И для этого нужно было для начала найти его.

Он передал в горотдел милиции фотографию Турецкого. Предупредил, чтоб сотрудники вели себя с Александром Борисовичем подобающим образом, все-таки вчерашний помощник генерального прокурора России, и неизвестно, кем будет назначен, условно говоря, послезавтра. Объяснил, что все документы Турецкого у него, показал, в милиции убедились. Пообещали помочь. А как они это сделают и когда — оставалось за кадром, как выражаются киношники. Оставалось ждать и надеяться, что при задержании тот же Турецкий не выкинет какой-нибудь номер. От него, между прочим, тоже можно всякого ожидать — и Ирина говорила, и Константин Дмитриевич.