— Чего это она так разозлилась? — спросила Друпи. — Там же не было ничего такого особенного…

— Да кто их разберет, — хмыкнул Мамонов. — Ну что, потопали в библиотеку опять?

— А может на речку сбежим? — предложил я. — Не все ли равно, где заседание редколлегии устраивать?

— Заметят, что без спроса за территорию ушли, орать будут, — сказал Марчуков.

— Ну хоть за дело получим, — хохотнул я. —

Мест для купания в лагере было два. Одно — официальный пляж, куда все ходили по расписанию, в сопровождении вожатых и инструктора по плаванью. Там были буйки, за которые нельзя было заплывать, металлическая вышка, на которую, правда, инструктор почти никогда не забирался, и даже одинокая скамейка. Но пошли мы, понятное дело, не туда, а во второе место.

Если выбраться из лагеря через дырку в заборе за корпусом седьмого отряда, то по едва заметной тропинке через кусты можно дойти до места, где река делала петлю и немного разливалась. Место было уединенным, заметить, что кто-то там есть, можно было только если прийти от лагеря. Ну или с другой стороны реки, но там был невысокий обрыв, а сверху — кусты.

С нашей стороны — между кустами и водой неширокая полоса песка. Идеально просто.

Я вышел из воды и растянулся рядом с Мамоновым. Почему-то тот сегодня накупался раньше всех. А сейчас лежал и задумчиво жевал травинку. Друпи купалась прямо в своей черной футболке. Заходить в отряд переодеваться мы не стали.

— Эй, народ! — я помахал ей и Марчукову. — Давайте что ли начнем работать!

— Уоооо… — Марчуков скривился. — Мне из-за этого пистона теперь даже думать про газету не хочется.

— А если мы не сделаем газету, то что будет? — Друпи вышла из воды, выжимая футболку на животе. — Если мы принесем на проверку ничего, будет это считаться, что мы исправились? Ведь в ничего трудно сделать что-то неправильно…

— Мне кажется, это Бодя нажаловался, — сказал Марчуков, плюхаясь на песок рядом со мной. — Он же на зарядку не ходит, ему врачи запрещают. Я видел, что он стоял у газеты утром.

— А ему-то с чего жаловаться? — спросил я.

— Так он же там на карикатуре был, с жуками, — напомнил Марчуков, подгребая под себя песок. — Ему не понравилось, и он пошел к Марине Климовне и нажаловался на всю газету сразу. И — хоп-ля! — нам вставили пистон, газету сняли.

— Ну может быть… — задумчиво проговорил я.

— И еще конфет ей каких-нибудь принес наверняка, — хмыкнул Мамонов.

— Взятка должностному лицу? — я ухмыльнулся. — Только вот доказать мы это не сможем.

— Эх, — горестно вздохнул Марчуков. — А какая карикатура могла бы получиться, прикинь? Толстый Бодя сует толстой Марине коробку конфет и тычет пальцем на стенгазету…

— У меня есть идея, — своим всегдашним монотонным голосом сказала Друпи. — Только она, наверное, Марине Климовне еще меньше понравится.

Глава 19, в которой становится понятно, как рождаются городские легенды

— В каком смысле — нелегальную? — спросил Мамонов, наморщив лоб.

— В прямом, — отозвалась Друпи. — Мы будем писать про всякие достижения, обгоним и перегоним и подавать всем пример в официальной газете, а про то, что нас на самом деле волнует, ну или, там, всякое смешное — во второй. И распространять ее так, чтобы вожатые не видели.

— Как-то это… как-то… — Марчуков взлохматил волосы. Я молчал и мысленно аплодировал Друпи. Я сам хотел предложить что-то подобное, если вдруг на приятелей нападет уныние. Но так было даже лучше.

— А что такого? — Друпи пожала плечами. — Между прочим, газета «Искра» тоже была нелегальной. А ее Ленин делал. Так что само по себе издание нелегальной газеты очень даже исторически оправдано.

— Так Ленин с царизмом боролся, — хмыкнул Мамонов. — Обличал пороки империлизма, и все такое. А у нас сейчас социализм. Пороков нет по определению.

— Ну если ты боишься, то можешь не участвовать, — Друпи снова пожала плечами.

— Ничего я не боюсь! — завелся Мамонов. — Просто не понимаю, как ты себе это представляешь вообще.

— Еще пока не знаю, — лицо Друпи стало задумчивым, но тональногость голоса была неизменной. — Нужно какое-то место, куда могут ходить ребята, а вожатые не ходят.

— Да они везде ходят… — приуныл Марчуков. — Ну или можно повесить в заброшенном корпусе… Только туда вообще почти никто не ходит, значит никто и не прочитает…

— Можно делать и не стенгазету, а как бы обычную, — Друпи посмотрела на меня. — А ты что молчишь?

— А я что? — я пожал плечами. — Мне нравится идея. Только типографии у нас нет, и если делать обычную газету, то придется ее от руки переписывать. Ну или на машинке печатать…

Да уж, ничего себе проблема! В моем родном двадцать первом веке все было бы просто — отправил на принтер печатать, а если недостаточно — то на ксерокс. А тут как поступить?

— Точно! Можно же на машинке! — глаза Марчукова заблестели. — Через копирку! В библиотеке есть, можно попросить!

Копирка, хм… Память подсунула воспоминание о первом курсе, как я переписывал через копирку лекции. Тонкая шуршащая бумажка, если положить не той стороной, то все написанное отпечатывалось на обратной стороне листа, а вовсе даже не там, где надо…

Вслед за копиркой вспомнилось лицо девушки, у которой я брал лекции… Грустное и сосредоточенное. Я тогда стеснялся пригласить ее на свидание, а она, оказывается, именно этого от меня и ждала, поэтому и грустила, когда я просто вернул ей тетрадки…

— …что у него в фотоаппарате была красная пленка! — закончил свою мысль Марчуков. Пока я был погружен в свои воспоминания, он делился какой-то очередной ценной информацией.

— У кого красная пленка? — спросил я.

— Да у Алика же! — Марчуков взмахнул руками. — Точно говорю, мой дружбан из третьего отряда его знает. И говори, что фотки видел, которые он на линейке снимал! Он всем сказал, что засветил пленку, что ничего не получилось. А на самом деле очень даже получилось! Кирюха, он тебя уважает, может попросишь показать фотографии?

— Что еще за красная пленка? — спросил я. Вроде была какая-то байка про это словосочетание, но она как-то в свое время прошла мимо меня.

— Это когда снимаешь людей в одежде, а на фотографиях они все голые! — выпалил Марчуков. Лицо его раскраснелось от азарта. — Представляешь, когда все на