— Вам еще надо сделать маску, — говорит Рэмовна. — Запишем вас на завтра. Вы где живете?

— В гостинице, — отвечаем мы с Яной.

— Ясно, — говорит Рэмовна, — ну постараемся все это побыстрее сделать. Но вам перед самой процедурой надо сделать МРТ. Это бесплатно, по квоте. А сейчас главное — маска.

Маска — это пластиковая сетка, которую мне наденут на голову, чтобы во время процедуры голова не смещалась. Все это делается для того, чтобы кибернож бил точно в опухоль. Маска индивидуальна, делают мне ее в Бурденко рядом с кабинетом, где располагается собственно аппарат кибернож. Меня кладут на койку. Незастывшая масса похожа на мягкую теплую глину. Она быстро затвердевает у меня на лице. Помню, перед процедурой надо было снять повязку. Было немного стыдно: я привык скрывать дырку на месте глаза от людей. Я спросил: повязку снимать? Работница, делавшая маски, ответила: конечно, снимать, и я снял. Я следил за ней: она никак не изменилась в лице. Думаю, она и не такое видала.

Застывшую маску поднимают с моего лица бережно, как сокровище, уносят и говорят: все, вы свободны, ваша маска готова. Я надеваю повязку и выхожу в коридор. Я говорю себе: все это дурной сон. Это не я лежал на больничной плоскости, облепленный застывающим пластиком; я катался на теплоходе по Дону с детьми. Майе очень нравится: она совсем еще маленький ребенок, ее радуют такие вещи, ее радуют текущая вода, шумящие люди вокруг, громкая увеселительная музыка. Ей хочется танцевать на палубе под эту музыку.

Я выхожу из кабинета и вижу молодого мужчину с перебинтованной головой: судя по вмятинам на бинтах, у него не хватает нескольких кусков черепа, и его ведет за руку старенькая худая женщина, ей сложно ходить, но ему еще сложнее; я говорю себе: я ничего этого не вижу.

Потом я думаю: нет-нет, все это есть. И я здесь, и этот молодой мужчина тоже здесь. И он, едва переставляя ноги, тоже, наверно, думает: почему я? Почему я не занимаюсь плаваньем, не катаюсь на велосипеде, не прогуливаю пары, почему я с трудом передвигаюсь по этим белым коридорам с плакатами на стенах, на плакатах выздоровевшие больные благодарят сотрудников института нейрохирургии Бурденко за свое счастливое излечение; почему я все это знаю, зачем мне это? Наверно, он тоже думает, что ничего этого нет: нет его старой мамы, которая, что-то ласково нашептывает ему на ухо, нет этой боли в трясущейся голове, в которой не хватает костей, нет этих дрожащих ног и путающихся мыслей; он, наверно, тоже думает: почему я, господи? — но никто ему не отвечает; потому что ответа на этот вопрос нет.

Помню, как с Яной ждали, когда же наконец меня облучат. Вот и маска готова, и МРТ сделана, а точная дата процедуры не назначена. А ведь опухоль там внутри не замерла в ожидании, она медленно, но растет; и если слишком задержаться, то станут бессмысленны все эти снимки; придется снова делать ПЭТ, снова МРТ, снова записывать и считывать диски.

Но Рэмовна сообщает: кибернож назначен на 24 марта. Наконец-то сумели вклиниться в расписание.

Рэмовна сообщила нам это дней за пять до срока; мы с Яной решили провести оставшиеся дни в гостинице. Мотаться в Ростов и обратно в Москву не хотелось; да и как бы не дороже вышло, а мы старались экономить. Мы жили киберножом, дышали киберножом, молились на кибернож. Мы боялись, что вот уедем, и надежда рассыплется, как карточный домик. Мы решили дождаться. Гостиница была маленькая, номер маленький и дешевый, но уютный; а самое главное — гостиница располагалась недалеко от института Бурденко и рядом со станицей метро «Маяковская». У нас была двуспальная кровать, туалет и небольшой плоский телевизор. Мы обедали в недорогих кафе и столовых, вечером смотрели незапоминающиеся передачи и жевали крекеры, а незадолго до процедуры выделили время и сходили с Эриком Брегисом и его женой в театр. Мы почти не волновались; верили в победу. Главное, не уезжать далеко, главное, быть рядом с киберножом. Яна сказала: пусть это как будто наш маленький отпуск. Представь, что мы приехали в Москву отдыхать. Приехали побродить по окрестностям, покататься на качелях возле станции метро «Маяковская», сходить в парк. Да, и в театр. С этим постоянным лечением мы забыли, когда последний раз были в театре.

И мы действительно проводили оставшееся время до киберножа, как будто это был отпуск; и будто каждый день длится неделю, а может быть, месяц.

Впрочем, вру: в один из этих дней мы прервали ожидание и съездили на электричке в Обнинский онкологический центр к знакомому доктору профессора Светицкого; тому, чей телефон Светицкий успел нам дать в Ростове. Это был старичок небольшого роста, подвижный и добрый. Помню, он прочел мою выписку, расспросил нас. Мы сказали, что хотим попробовать кибернож, собственно, к этому и движемся, но мы знаем, что в Обнинском центре практикуют различные экспериментальные методы лечения, и мы хотели бы узнать про ФДТ: вдруг кибернож не сработает. Или, может быть, есть возможность использовать ФДТ вместе с киберножом, чтоб увеличить шансы на уничтожение опухоли. Доктор сразу повел нас за собой. Мы оказались в отделении ФДТ. Меня уложили на койку. Доктор привел с собой врача-специалиста по ФДТ. Врач-специалист по ФДТ был очень стар, раздражителен и хромал; трость стучала при ходьбе по плитке. Меня привычно уложили, и они вместе привычно осмотрели орбиту моего глаза. Что скажешь? — спросил доктор, знакомый Светицкого. Раздражительный врач-специалист по ФДТ сказал: насчет ФДТ? При такой локализации мы этого не делали. Можно попробовать, конечно. Но, думаю, это будет паллиатив.

Имелось в виду, что ФДТ не сможет убить опухоль; максимум — на время сдержит рост. Врачи часто произносят такие слова при пациентах, чтоб лишний раз не тревожить. Например, очень редко произносится слово «рак» или «опухоль»; скорее «тумор». Или что-нибудь совсем нейтральное вроде «вашего заболевания».

Раздражительный врач-специалист по ФДТ и знакомый профессора Светицкого ушли. Мне позволили встать. В кабинет вошла Яна. К нам явилась молодая женщина в халате. Объяснила ситуацию. ФДТ можно попробовать, но надо будет лечь в больницу, амбулаторно они не лечат. Переспросила: у вас же плоская клетка? Мы сказали: да. Она покачала головой: очень неприятно. Это такая опухоль, которую ты в дверь, она — в окно. Очень привязчивая гадость. Посоветовала нам все же сначала сделать кибернож. Конечно, надо понимать, что кибернож — не панацея, но средство все же довольно эффективное, по крайней мере в некоторых случаях. Сложно сказать, насколько оно будет эффективно в каждом конкретном случае. Если не поможет или останутся недобитые остатки опухоли, то, конечно, сразу же обращайтесь к нам. Яна записала ее телефон. Мы спросили: может, стоит сделать ФДТ параллельно с киберножом? Для усиления эффекта. Она покачала головой: лучше не стоит. Все-таки это довольно неприятная процедура, хоть и относительно мягкая. Можно навредить. Лучше сделайте кибернож, а там посмотрим. ФДТ останется как запасной вариант. В любом случае не волнуйтесь: если киберножа будет недостаточно, если какие-то клетки опухоли выживут, приезжайте, мы сразу положим вас к нам.

Мы распрощались и вышли. Доктор, знакомый Светицкого, встретил нас в коридоре. Знаете, я мог бы вам предложить еще несколько вариантов лечения, сказал он, помимо ФДТ и киберножа. Но раз вы уже решили кибернож, значит, и двигайтесь в этом направлении; нечего бегать от одного к другому, только время потеряете. Желаю вам удачи и выздоровления.