Возможно ли это? Конечно, ведь Диана заставляла меня делать вещи, которые я считала невозможными.

Олли переводит дыхание.

– Я прошу прощения за то, что мы разорены.

Мне нужны пара секунд, чтобы до меня дошло, а когда доходит, меня захлестывает облегчение. Я опускаюсь перед ним на колени и беру его руки в свои. Они потные и теплые, и я целую их.

– О, Олли! Нет, мы не разорены. Конечно, у нас нет миллионов и миллионов долларов, но мы не разорены. До сих пор мы же как-то выживали, да? И нам не так уж много нужно!

На мгновение воцаряется тишина. Олли смотрит в пол.

– Что? Дело не в наследстве. Что ж… Я надеялся, что оно спасет нас. Но… – Он осекается.

Мысли у меня путаются, мне вдруг вспоминается конверт из банка, который я вскрыла несколько дней назад. Понемногу меня охватывает паника.

– Фирма?

Олли кивает.

– Насколько все плохо?

– Плохо, – говорит Олли. – В первый год мы так много в нее вложили, пока запускали дело. На самом деле я понятия не имею, как вышло, что мы потратили так много, деньги просто улетели со счета.

Я сажусь на корточки.

– Мы продолжали получать новые контракты, и я работал как проклятый. И мы зарабатывали. Но, похоже, недостаточно. Я должен был внимательнее следить за расходами, но я думал, что Эймон все держит под контролем. – Он проводит рукой по волосам. – Когда мама умерла, я думал, что мы сможем расплатиться с долгами и раз и навсегда покончить с этой фирмой. Но теперь… теперь у нас ничего нет.

Нас окутывает тишина. Я подношу руку к виску. Теперь мы не только не унаследуем несколько миллионов долларов, теперь у нас еще и огромные долги.

– А у Эймона нет денег? Он не может… инвестировать? – спрашиваю я.

– Эймон тоже рассчитывал на мое наследство. Я говорил, мол, смогу погасить долг, чтобы он мог продолжать бизнес.

Я закрываю глаза. Из гостиной доносятся слабые звуки «Улицы Сезам» и раздражающая мелодия какой-то игры Арчи на айпаде.

– И наши сбережения…

– Наши сбережения давно кончились.

Олли начинает плакать, по его щекам катятся настоящие слезы.

– У нас огромные долги. Папа умер. Мама умерла. Нет никого, кто бы нам помог.

Я злюсь на Олли, но подползаю к нему и обнимаю за шею. Он прав, теперь нам некому помочь. Самое смешное, что именно этого Диана хотела с самого начала.

ДИАНА

ПРОШЛОЕ…

По правде говоря, я с самого начала собиралась позволить Арчи поплавать. Я знала позицию Люси, но не представляла, в чем тут вред. Я глаз с него не спущу. До того как Арчи научился говорить и мог меня выдать, я делала уйму разных вещей, которые, я знала, не понравятся Люси. Я делала это не назло ей. Просто она беспокоилась о многих вещах, которые не имели значения.

«Проследи, чтобы он надел пальто», – всегда говорила она, когда мы с Арчи исчезали из дома. Я кивала и соглашалась, но, когда Арчи сбрасывал пальто в парке, я не собиралась гоняться за ним, чтобы снова его надеть. Естественные последствия были лучше. Если ребенок замерзнет, он сам наденет пальто.

– Он поспал два часа после часу? – требовательно спрашивала она.

– Вроде того, – отвечал я. Такая шумиха из-за сна.

– Никакой вредной еды, – говорила она, когда я водила Арчи в кино. Но какой ребенок не ел попкорн и мороженое, когда ходил в кино с бабушкой?

Но, очевидно, она была права. И мне следовало к ней прислушаться.

Арчи весь день упрашивал пустить его в бассейн. А почему бы и нет? Мне самой нравилось плавать, и, без тени сомнений, плавать он будет под моим присмотром. После я суну его под душ, и он заснет на последнем издыхании, а Люси ничего даже не заметит. Так я решила. И вот мы здесь. В больнице.

Я думала, что все сделала правильно. Я дождалась, когда Том вернется домой. Харриет была слишком мала, чтобы плавать, и, кроме того, я сочла, что не справлюсь, если в бассейне будут оба ребенка одновременно.

– Том, – сказала я, когда он вошел. – Можешь подержать Харриет, чтобы я могла поплавать с Арчи?

Для человека, который так любил обнимать внуков, Том проявил удивительную сдержанность.

– О… А ты не можешь просто положить ее в коляску?

– Думаю, она предпочла бы посидеть на руках у дедушки.

Арчи уже сбрасывал с себя все и бежал к бассейну, оставляя за собой след из одежды.

– Арчи, не беги! – крикнула я ему вслед.

Кафельный пол иногда становился скользким от влаги. В одном конце находился гигантский аквариум, – на мой взгляд, покупать такой огромный было уж чересчур, но Том настоял, и детям он понравился.

– Отведи Харриет туда и покажи ей рыб, – предложила я.

Том неохотно подчинился. Он был в странном настроении, и я не могла понять, что его беспокоит. Я надела на Арчи нарукавники, и он нырнул в бассейн, а я стала медленно спускаться по ступенькам. Том отнес Харриет к аквариуму. Она была пухленькой, ниже ростом и гораздо толще Арчи. Я смотрела, как ее толстые ножки настойчиво брыкаются, когда она смотрит на проплывающую мимо рыбу.

– Смотри, Дидо, – сказал Арчи, и я увидела, как он изображает, как идет по улице, а потом случайно падает в бассейн. Забавный малыш.

Я взглянула на Тома в дальнем конце бассейна и заметила, что он странно держит Харриет – вроде как прижимает ее к себе практически локтями. К тому времени, когда я поняла, что девочка соскальзывает, было уже слишком поздно. Подтянувшись, я выбралась из бассейна, но все еще была в нескольких метрах от них, когда Харриет выскользнула из его хватки и с треском ударилась головой о кафельную плитку.

В машине «Скорой помощи» я пою песенку «У старого Макдональда была ферма».

– У старого Макдональда была ферма. Йей-йо-йей-йо-йо.

Кровь. Много крови. Помнится, мне кто-то однажды сказал, что кровотечение из головы всегда обильное. Там много кровеносных сосудов близко к поверхности кожи или что-то в этом роде.

– Тут кря-кря, там кря-кря…

Харриет очнулась, и это хороший знак, но она сама не своя, ее дважды вырвало, и на виске у нее уже расплывается большой синяк. Она кажется сонной, но и в обычных обстоятельствах сейчас время ее дневного сна. Моя задача, по словам санитара, не давать ей спать. Поэтому я пою.

– Тут кря-кря, там кря-кря, везде кря-кря…

Забавно, на что только не перескакивают мысли… В голове у меня крутится то, что я, возможно, навсегда покалечила свою внучку, потом возникает вопрос о том, почему Том вообще ее уронил. В основном я думаю о том, что скажу Люси. Я знаю, каково это, когда тебе говорят, что ребенок с тобой не останется. Я помню то чувство, как будто это было вчера. Я не могу стать причиной того, что Люси услышит такие слова.