В половине одиннадцатого утра первая леди с сыном отбыла в Нью-Йорк на гражданском самолете, хотя могла лететь на самолете военно-воздушных сил. Не к добру это, подумал я.

Следующие три дня первая леди провела в отеле «Шерри Нидерланд». На звонки президента она не отвечала. Для высшего руководства это было трудное время, что уж говорить о президенте.

Рождество осталось позади, поэтому нельзя было даже сослаться на покупку подарков. Фили сказал президенту, что пребывание его жены в Нью-Йорке играет на руку республиканцам. Остановились на варианте «частного визита». Я несколько раз тайно летал в Нью-Йорк с посланиями от одного к другому. По настоянию президента пришлось менять внешность, опять надевать отвратительную бороду, как во время поездок на Кубу, и красить волосы под седину. Обознавшись, агенты службы безопасности уложили меня на пол перед апартаментами первой леди, отчего мне стало как никогда тошно.

На мои уговоры первая леди никак не реагировала, но и рукоприкладством не занималась, и я принял это за добрый знак. Она очень злилась на мужа, потому что чувствовала себя обманутой его решением. Я же говорил ей, что, если заглянуть в историю, то многие великие лидеры не считали себя вправе говорить о государственных делах со своими женами. Это не производило на нее впечатления. Когда же я сказал ей, что у Томаса Такера есть шанс стать великим президентом, но только если он получит еще четыре года, ее реакция была откровенно враждебной.

Честно говоря, я понимал ее. С другой стороны, ее намерение сняться в фильме, да еще во время предвыборной кампании, было совершенно недопустимым. Мы здорово поспорили, и я попросил ее вернуться в Вашингтон.

Но, думаю, если бы не случилось того, что случилось девятого января, она бы не вернулась в Белый дом.

Бэмфорд Ллеланд пишет в мемуарах:

«Время, когда Хэмчак Хартунян совершил нападение на президента, было как будто специально выбрано, чтобы укрепить семейные отношения первой пары Америки. Герб Вадлоу, который, помимо роли носильщика и дегустатора, играл еще в Белом доме роль примирителя, упрашивавшего миссис Такер вернуться в Вашингтон, был просто счастлив, ибо январский инцидент решил все его проблемы. Ну, а мы устроили что-то вроде праздника, стали шумно поздравлять его с отлично проведенной операцией. Как всегда, бедняга Герб, начисто лишенный чувства юмора, не нашел ничего смешного в нашей шутке».

Я не собираюсь комментировать этот грязный, лживый, клеветнический пассаж, разве что к моим недостаткам можно причислить и то, что я не нашел ничего смешного в попытке члена группы «Армянский геноцид» убить президента Соединенных Штатов Америки. В Гарварде, наверное, подобные инциденты рассматриваются как «удачная операция».

Когда произошло покушение, я как раз возвращался обычным гражданским рейсом из Нью-Йорка, не сумев выполнить тайную миссию. Вылетели мы в шесть часов тридцать минут утра. (В моем самолете случилась какая-то поломка в Нью-Йорке, поэтому обратно я летел обычным рейсом.) В семь часов две минуты послышался спокойный, чересчур спокойный и оттого сразу вызвавший у меня тревогу, голос пилота, сообщавшего, что в президента только что стреляли. Мне бы хотелось написать, что пассажиры отреагировали на это сообщение хоть каким-то проявлением горя, растерянности, но, увы, я помню лишь, как сосед спросил, не знаю ли я хороший отель в Вашингтоне.

Я прошел в переднюю часть самолета, представился стюардессе и сказал, что, поскольку занимаю пост управляющего делами президента, мне необходимо немедленно связаться с Белым домом. Она недоверчиво посмотрела на меня и попросила удостоверение личности.

Так как охрана Белого дома знала меня в лицо, то я отвык носить с собой документы. Выразив удивление по поводу того, что она не узнает меня, я показал водительские права.

Она заглянула в них, потом посмотрела на меня, потом опять на фотографию, и тут я вспомнил о бороде.

В глазах стюардессы появился страх, и тогда я попросил немедленно вызвать пилота, но она лишь велела мне вернуться на место. Тут я разозлился – что понятно, и потребовал вызвать командира.

Правда, что именно в этот момент, как потом писали газеты, я сдернул с лица бороду. Но неправда, хотя об этом писали те же газеты, что я впал в истерику. Естественно, я применил силу, но на моем месте так поступил бы каждый. Что бы там ни было, но вскоре несколько сильных пассажиров заломили мне руки за спину, а пилот разговаривал со мной таким тоном, словно перед ним был сумасшедший. Вот и получилось, что у меня не было связи с Белым домом, пока мы не приземлились в Вашингтоне, где меня поджидал шофер, посланный миссис Метц. Он подтвердил агентам ФБР, которых вызвали, чтобы произвести арест, что я тот, за кого себя выдаю.

По дороге в клинику я позвонил первой леди. Оператор Белого дома сообщил, что она уже летит в Вашингтон.

В клинике Университета Джорджа Вашингтона творилось что-то невообразимое. Охранников было столько, сколько я еще не видел в своей жизни. На крышах залегли снайперы. В небе кружил вертолет. Пришлось пройти по длинному коридору, прежде чем я попал в отделение скорой помощи. Снаружи около двери стояли агенты с автоматами УЗИ и немецкими овчарками на поводках. Медицинская сестра о чем-то спорила с одним из агентов, придерживавшим овчарку. Требуя к себе внимания, громко возмущался огромный чернокожий парень на каталке, которого в суматохе оттеснили от дверей приемного покоя.

По переполненному отделению скорой помощи я шел как в тумане. Операционная находилась в самом дальнем помещении. Наконец я увидел знакомое лицо полковника Фрая, помощника президента по военным вопросам. Потом, несмотря на одеяние хирурга, узнал Рода Холлоуэя. Здесь же был майор Арнольд. Род рассказал мне о подробностях происшедшего.

Никого не предупредив, президент вознамерился совершить очередную прогулку по Лафайетт-парку и позволил Роду взять себе в помощь лишь одного агента. К ужасу обоих президент прямиком направился к одному из постоянных крикунов в той стороне парка, что выходит на Пенсильвания-авеню. Не успел он заговорить с парой тамошних завсегдатаев, как откуда ни возьмись выскочил Хартунян и начал палить. Смуглого армянина с одного выстрела уложил агент Джейк Томпсон, однако тот успел сделать три выстрела из своего смит-и-вессона сорок первого калибра.

Хартуняну все же удалось один раз задеть президента. Пуля прошла навылет через мышцу левой руки, поцарапав президенту бок. Другая ранила двух женщин с плакатом, требовавшим конституционной поправки о равных правах. Трагическая случайность. Еще одна пуля, задев крышу автобуса, застряла в северо-восточной части карниза старого административного здания.

Агент проводил меня в смотровой кабинет, временно превращенный в палату для президента. Я услышал голос медсестры:

– Прошу прощения, господин президент, но я должна настоятельно просить вас погасить сигарету. Здесь опасно курить.

Президент лежал на кровати со специальными приспособлениями. Правая рука была забинтована. Из капельницы что-то лилось ему в вену на ноге. Левую руку президент заложил за голову. Взгляд у него был стеклянный, вероятно, из-за обезболивающих, сообразил я. Сигарета висела с левой стороны рта под углом в сорок пять градусов. Выслушав требование медсестры, он подмигнул мне и попросил принести кофе – черного.