Сдержанно наблюдал Юрий за молодыми легионерами в своеобразной униформе: гимнастёрки цвета «хаки» без погон, заправленные в брюки, опоясанные широкими военными ремнями и перекинутыми через плечо портупеями, некоторые в сапогах. На первом этаже под самым потолком, перед входом в большой зал висел портрет германского фюрера Адольфа Гитлера времён мюнхенского путча 1923 года.

Прозвучала команда:

– Внимание, смирно!

Мгновенно всё стихло.

Юрий не знал, как поступить. Внизу, мимо леса вскинутых рук в приветствии «Хайль!», между Хорией Сима и его заместителем по «мокрым делам» Николаем Думитреску, шагал, гордо подняв голову, генерал.

Заметив, что Марчел стоит с поднятой для приветствия «Хайль!» рукой, и Юрий, чтобы не навлечь на себя подозрений, вынужденно вскинул руку. Одобрительно восприняв этот жест гостя, Марчел шёпотом пояснил, что приветствия адресованы не только руководству движения, но и в первую очередь генералу Иону Антонеску. И сквозь шум восторженных выкриков Muti ani trăeasca! (пожелание многолетнего здравья (рум.), продолжал бравировать своей осведомлённостью:

– До недавних пор генерал был военным атташе Румынии в Лондоне. Там он познакомился с Иоахимом фон Риббентропом.

Курсанту Россетти ничего не оставалось, как высказать восторг от присутствия на таком историческом событии. Пришлось поблагодарить за это и Марчела, ставшего теперь чуть ли не «другом на вечные времена».

В ответ Марчел прошептал ему на ухо:

– Настоящий единомышленник – роднее брата!

В знак признательности будущий пилот королевской авиации пожал локоть «единомышленнику».

– Спасибо, Марчеликэ! – поблагодарил Юрий, в душе негодуя на Сильвестру, заставившего его прийти на это сборище.

Марчел повёл новоявленного друга в длинный, похожий на просторный коридор зал с развешенными на стенах фотографиями выдающихся руководителей легионерского движения, свирепствовавших до недавнего времени в стране, – отъявленных головорезов «Железной гвардии». Кое-кто был знаком по газетным публикациям. Экспозицию открывал портрет главаря, капитана Корнелия Зеля Кодряну, пару лет назад арестованного и почти тут же расстрелянного «при попытке к бегству». В действительности же, по личному указанию Его Величества короля Карла II. По слухам, легионеры поклялись отомстить монарху за эту расправу.

Марчел останавливался то у одной, то у другой фотографии, и курсант Россетти терпеливо выслушивал его объяснения кто запечатлён на них, чем он известен. Хотя и без объяснений в каждом легко узнавался уголовник либо терминатор.

С очередного фото с неожиданно добродушной улыбкой смотрел небезызвестный Силе Константинеску – студент четвертого курса медицинского факультета, зарезавший и расчленивший трупы отца-железнодорожника и матери – врача-педиатра. Сынок отбывал срок в военной тюрьме Жилава.

Остановились и перед фотографией только что встреченного овацией в большом зале клуба генерала Антонеску. В парадной форме с эполетами, аксельбантом, свисавшим на впалой груди, несколькими малозначащими наградами. Рядом с ним светлорусый, поджарый, с надменным взглядом и важно поднятой головой мужчина во фраке, на лацкане которого выделялся круглый значок со свастикой на белой эмали.

Марчел пояснил, что это и есть тот самый бывший посол Германии в Лондоне, а ныне министр иностранных дел рейха Иоахим фон Риббентроп. И с гордостью прочёл надпись в кругу значка: «Национал социалистише дойче арбайтпартай».

– У немцев партия действительно рабочая, а в Румынии… – он неприязненно поморщился, – откровенные большевики! Подавляющее большинство – гнилая интеллигенция, англо-франкофильски настроенная, либо жидомасонские дельцы.

Нелегко было Юрию делать вид, будто он согласен с Марчелом в том, что большевики представляют собой реальную угрозу целостности Отчизны. Однако он озабоченно переспросил:

– Наряду со всем впервые в жизни увиденным здесь – потрясающим и величественным, я понял с ваших слов, дорогой Марчеликэ, дела в нашей стране, видимо, не так уж завидны? И это недопустимо.

Марчел резко ответил:

– Преступно! – И, пристально глядя гостю в глаза, зло добавил: – Скоро наступит время, и виновники поплатятся! Да, милый Журя. И крепко! Независимо от ранга, звания, положения.

– Неужели всё настолько серьёзно? – удивился Юрий и, словно оправдываясь, признался: – Я мало смыслю в подобных вопросах – увлечён авиацией, и на это уходит всё время. Господин шеф-механик Урсу знает, что и по воскресным дням бываю в ангаре.

Электрик вёл себя просто, предельно внимательно, старался сблизиться с новым знакомым. Отношения быстро обретали приятельский тон. Рассказывая о клубе и его посетителях, Марчел демонстрировал свою осведомлённость в различных вопросах, о которых гость не имел ни малейшего представления. Коснулся и пребывания Антонеску в Лондоне. Оказывается, генерал был частым гостем посольства Германии. Там у него установились с национал-социалистами самые тёплые отношения, отвечавшие интересам легионерского движения и в целом «многострадальной родины-матери» (Patriа Muma!).

Впрочем, для вывода о его политической ориентации и намерениях достаточно было и одного его присутствия в обществе Хории Симы и Николае Думитреску.

Наконец электрик повёл гостя к выходу. Тот было обрадовался возможности покинуть это нацистское заведение, но Марчел свернул в прилегавший к коридору небольшой зал с развешенными на его стенах плакатами.

Некоторые Юрий видел на заборах окраин Бухареста. Среди них попадались сюжеты антибольшевистского, антивенгерского, антисемитского толка.

К стоявшим у плакатов парням неожиданно подошёл Кефулеску. Не обращая внимания на курсанта, обнял Марчела, а тот сказал:

– Имею честь представить вам моего большого камарада господина Журя Россети!

Как ни в чем не бывало, Кефулеску улыбнулся и подал курсанту руку:

– Кажется, мы знакомы? Очень приятно, господин Россетти! Вы курсант школы Мирча Кантакузино, не так ли?

– Абсолютно верно, господин аджудан-шеф, – ответил тот. – Позвольте вас приветствовать и пожелать успехов в нелёгкой службе!

Продолжая разговор с Марчелом, Кефулеску пожал руку курсанта, задержав её на время, что означало не только примирение, но и уважение.

Знакомство с «Casa Verde» серьёзно отразилось на настроении Юрия. Прежде ему казалось, что он имеет некоторые представления о легионерах. Обретённые понаслышке, они были далеки от истины. Он попал в совершенно иной, чуждый ему мир, которого ранее и не представлял себе.

Марчелу же это было невдомёк. К счастью гостя. Но чтобы как-то внешне, для приличия проявить интерес к увиденному и услышанному, хотел Юрий того или нет, ему пришлось прореагировать по известному принципу: «При пустом гробе не спрашивают, кому он предназначен…» И Юрий постарался заверить ставшего «ближе родного брата», что разделяет его мнение о величайших достоинствах легионерского движения. Разыгрывая из себя озабоченного ситуацией, сказал: