— Так как же? — спросил Толоконников.

— Подумаем, — уклончиво ответил председатель. — Ещё что у вас?

— Ещё… — Толоконников опять бросил быстрый взгляд на Виктора и лёгким кивком ответил на свой собственный вопрос. — Есть и ещё… Относительно той же МТС. Люди они рабочие, нуждаются в поддержке… Что у вас на будущий год по севообороту засевается на Малинкиной гриве?

— Клевер.

— Сколько?

— Восемьдесят га…

— У-у! — поднял брови Толоконников. — Размах у тебя, прямо скажем, генеральский, хоть ты и подполковник… Ну, при таких масштабах ты мелочиться не будешь… Короче говоря — малую толику секанём?..

Толоконников ребром ладони срезал угол стола:

— Пять гектаров?

— Зачем? — насторожился Бородин.

— Под индивидуальные огороды для работников МТС…

— Ни в коем случае!

Толоконников поморщился:

— Да ты знаешь, как остро стоит вопрос об индивидуальных огородах?

Он повернулся к Виктору, ища поддержки. Тот, соглашаясь, опустил веки: действительно, газета много писала о развитии индивидуального огородничества.

— Но не за счёт колхозных земель, — сказал Бородин.

— Так ведь о чём речь? О пяти гектарах. Пять, — Толоконников растопырил пальцы на одной руке. — Ты понимаешь, всего пять гектаров. Столько же дают твои соседи — они без разговоров согласились. МТС — большое подспорье, а вам это — тьфу, при ваших тысячных площадях.

— Общественная собственность — не отрежем ни сотки. Поведение соседей не одобряю…

— А! — крякнул Толоконников. — Хороший ты мужик, но есть в тебе эта чёрточка — формализм… Колхозная земля, общественная собственность, — воздел он руки к потолку и рывком опустил их: — Приземистая позиция!

Бородин поднялся из-за стола и, открыв шкаф, достал оттуда большую папку с золотыми буквами на обложке. «Акт о передаче земли в вечное пользование…» — успел прочитать Виктор.

Председатель молча протянул акт Толоконникову. Тот досадливо отмахнулся:

— Призёмистая позиция, повторяю… Глядишь со своего председательского пня, дальше носа не видишь. Поднимись выше, на районную гору, на государственные высоты!.. Для кого стараются в МТС — для себя? Для вас — вот вы о них и заботьтесь…

— Демагогия! — бросил Бородин. — Вот государственная позиция, — Он потряс актом, укладывая его на место.

— С тобой говорить — котёл каши прежде надо съесть! — расстроенно произнёс Толоконников. — Ну, шут с тобой, это дело терпит, как-нибудь тебе докажем, полагаю… А о сене распоряжайся-ка сейчас.

— Подумаем.

Толоконников вскипел:

— Тебе что — год надо думать?.. Бери бумагу и пиши — могу продиктовать, если тебе два слова связать не под силу: «Продать пятьдесят центнеров сена…»

— Вопрос о сене будет обсуждать правление, — сказал Бородин.

Толоконников окончательно вышел из себя.

— Бюрократ! Ещё Устав сельскохозяйственной артели приплети! — загремел он. — Не член партии, а… а…

Бородин изменился в лице.

— Товарищ заведующий райземотделом! — процедил он. — Партийности моей прошу не задевать. От линии партии я никогда не отступал…

— По-твоему, я, что ли, отступаю? — Виктору показалось, что усы Толоконникова встали, как иголки у ежа. Но тут же Толоконников сменил тон. — Пойми, горячая голова, что… — он на мгновение обернулся к Виктору: — Это, конечно, сугубо между нами, товарищ корреспондент…

Толоконников говорил размеренно, словно читая лекцию:

— Снабжение работников МТС — первостепенное дело. Я об этом даже в газету собирался писать, помните? — опять обратился он к Виктору.

Тот кивнул, припоминая разговор у райисполкома.

— По-моему, самое первостепенное — позаботиться об интересах государства, — заметил Бородин. — А от этого, между прочим, будет зависеть и снабжение механизаторов…

— Хорошо, перестанем спорить, — махнул рукой Толоконников. — Я о другом… Сено продать всё-таки можно — ты согласен? А во что выльются эти правленческие словопрения? Выльются в то, что какой-нибудь кулачок в душе возьмёт да и ляпнет: неча на сторону сенцо сбагривать! И ещё базу подведёт: страховой, мол, запас кормов нужен… Собьёт всех с толку, вызовет нехорошие суждения… А у тебя в правлении есть такие людишки старой формации. Например, дед этот, как его, птичья такая фамилия… Утено́к?

— Куренок? — подсказал Виктор.

— Да, да, он самый… Человек — целиком из прошлого…

— Вы отдаёте отчёт в своих словах? — с запинкой спросил Бородин.

— Ещё бы не отдаю… Помню, как он взъелся на меня однажды, когда я уполномоченным райкома был здесь, в войну. Не распоряжайся, мол, у нас для этого председатель есть — это уполномоченному-то!.. Явный кулак…

— Вон! — тихо сказал Бородин.

— Что? — опешил Толоконников.

— Я сказал: вон отсюда!

— Ну, это слишком… Ты шутишь или… Ты эти командирские замашки брось!.. — растерянно заговорил Толоконников.

— Я в третий раз повторяю: пошёл вон! — грохнул кулаком о стол Бородин.

— Ладно! — ринулся к двери Толоконников. — Теперь у нас один с тобой разговор — в райкоме…

Он рванул ремешки сумки, зацепившиеся за дверную ручку:

— Вкатим за милую душу!.. Не поглядим на фронтовые заслуги…

Сапоги Толоконникова загремели по крыльцу, и через полминуты лакированная тележка запылила по дороге.

Виктор сидел, испытывая то неприятное чувство, которое всегда остаётся после скандала, даже если ты и не был прямым его участником. Бородин прошёлся по комнате.

— Чёрт! Нервы! — произнёс он и пояснил Виктору: — Это — после контузии…

Он поглядел в окно в ту сторону, куда уехал Толоконников, и вдруг пристукнул костяшками пальцев по подоконнику:

— Вот он — один из тех больных вопросов, о которых я вам говорил в день вашего приезда!.. Вот где нужна помощь газеты!.. Захребетники! Хищники! Против них направьте удар — они мешают нам двигаться вперёд, не будь их — насколько лучше и легче шла бы работа… Откуда они берутся только? Давно знаю Толоконникова — был хороший парень и дельный работник… и вот… Закабинетился, оторвался от народа, боится народа! Привык считать себя богом — это же и есть то самое, капиталистическое! Это диверсией идёт к нам оттуда… — Бородин махнул рукой куда-то в пространство.

Он вспомнил:

— Между прочим, печальная новость — сегодня ночью скончался товарищ Куренок. Очень виню себя — послушался его, не вызвал врача… М-да…

Так вот отчего так вспылил Бородин! Вот о каких досках и материи шёл разговор до приезда Толоконникова… Умер Куренок! Виктор пытался представить старика мёртвым и не мог. Старик сидел с ним рядом и, дымя цыгаркой, говорил:

— Великое дело компания, коллектив по-нонешнему.

Уйдя от Бородина, Виктор отыскал за деревней небольшую рощицу и присел под деревом, чтобы тщательно всё обдумать и твёрдо всё решить. Сцена, разыгравшаяся в кабинете председателя колхоза, заслуживала внимания журналиста — несомненно. Но с какой точки зрения? Кто был прав? Конечно, симпатии Виктора целиком были на стороне Бородина. Но это был его личный, субъективный взгляд. Взвесить, сравнить шансы обеих сторон, дать объективную оценку — вот чего хотел Виктор.

Итак, Бородин… Он не согласился отдать эти пять гектаров, он ссылался на то, что нельзя разбазаривать колхозные земли, — всё правильно. Бородин не стал решать вопрос о сене единолично — тоже правильно, колхоз не вотчина председателя, хозяева