Ева Мария снова дает пощечину Эстебану. С размаху. Бьет по обеим щекам. Эстебан поднимает голову.

– Если я хочу говорить о моей сестре, я говорю о моей сестре… ты жалеешь, что умер не я… вместо Стеллы… ты предпочла бы, чтобы вместо Стеллы умер я… ведь именно это ты сказала своему психоаналитику? Ну что ж, мама, прости… прости за то, что я жив, но я ухожу… вот так… горе… эгоизм горя… это доступно каждому, мама, я поступлю, как ты… я стану оплакивать сестру, стараясь забыть о том, что у меня есть мать…

Эстебан подбирает свой бандонеон. Нетвердой походкой выходит из комнаты. До Евы Марии доносятся несколько неверных нот. Ева Мария не двигается. Она слышит, как захлопывается дверь. Смотрит на купюру в руках. Ева Мария стоит неподвижно.

Ева Мария тянется к своей сумке. Руки у нее дрожат. Она вытаскивает фотографию. К утру она растеряла ночную уверенность в себе. И смелость поговорить с ним напрямик – тоже. Ева Мария кладет фотографию на стол между ними и бормочет: «Витторио, кто эта женщина?» А ведь Ева Мария заранее приготовила все, что скажет. В мыслях.

Витторио, я знаю, что эта женщина – ваша любовница. И именно из-за нее вы в тот вечер поссорились с женой. Именно из-за того, что у вас была любовница. Ваша жена уже в который раз попросила вас остаться дома, никуда вечером не уходить, она надела новое платье, чтобы все шансы были на ее стороне, но вы этого не заметили, ведь ваша жена целый день была у вас перед глазами, ведь вы уже ею обладали, и вы перестали ее видеть, вас переполняли мысли о другой, и вы не уступили, вам не терпелось уйти, как всем мужьям, которые думают, будто в их собственных четырех стенах ничего хорошего случиться уже не может. Вот почему ни билетерша, ни кассирша не вспомнили, что в тот вечер видели вас, – по той простой причине, что вы не были в кино. Вы были с другой женщиной, в каком-то другом месте, у нее дома или в гостинице. А когда все закончилось, – потому что от любовницы, достойной такого названия, уходят ночью – вы вернулись домой, а там, как вы говорите, «дверь в квартиру была нараспашку, сквозило чудовищно, в гостиной очень громко играла музыка и царил такой беспорядок, какой бывает после драки, – кресла опрокинуты, лампа на полу», вы сразу поняли: «что-то случилось», закрыли окно и стали «повсюду ее искать», метались «из кухни в спальню, из спальни в ванную» и только потом, боясь понять, перешагнули через лужу воды с осколками разбитой вазы, услышали пронзительный вопль с улицы, снова открыли окно гостиной… «Лисандра была там, внизу, распростертая на земле».

Но к утру Ева Мария растеряла уверенность в себе. Она шепчет:

– Кто эта женщина, Витторио?

– Не знаю.

– Вы ее не знаете?

– Нет, а что это вообще за фотография?

Ева Мария тянется к своей сумке. Руки у нее дрожат. Она убирает фотографию и вместе с ней – свои надежды. На откровенность. На искренность. Ева Мария знает, что Витторио лжет. Был бы рядом Пепе, подтвердил бы, старик, читающий по телам, доказал бы это, и доказательства были бы неоспоримы: приподнятая бровь, поворот головы, сжатые челюсти… Витторио бы себя выдал. Ева Мария убирает фотографию в сумку. Она думает об Эстебане, сын не вернулся ночью, он не вернулся. Ева Мария растеряла все мужество. Она готова сдаться, виной всему ее тело, которое вдруг стало слишком тяжелым для нее. Движение, которое пришлось проделать, чтобы сесть напротив Витторио, ее доконало. Ева Мария расплакалась. Витторио подался к ней:

– Да что с вами? Іде вы нашли эту фотографию?

– Я сама ее сделала на похоронах Лисандры.

– А почему вы плачете? Успокойтесь.

Ева Мария не успокаивается. Она смотрит на Витторио, смотрит на грязно-бежевую стену тюремной комнаты свиданий у него за спиной. И произносит:

– Этот огромный павлин у вас в кабинете, эта большая картина – подарок Лисандры, так ведь?

– Откуда вы знаете?

Значит, она права. Хоть в чем-то. Ева Мария берет себя в руки. С этого она и начнет.

– Вы не знаете этой легенды?

– Что еще за легенда?

– Легенда об Аргусе…

– Нет, не знаю.

Голос Евы Марии крепнет:

– Гера, жена Зевса, приставила к нему исполина Аргуса, соглядатая с сотней глаз, ей пришлось это сделать: очень уж богатой и разнообразной была любовная жизнь ее мужа. Сто глаз Аргуса были распределены по всей голове – пока пятьдесят спали, другие пятьдесят неусыпно следили, так что бдительность его обмануть было невозможно. Зевс, влюбленный в жрицу Ио, пробудил ревность Геры. Чтобы успокоить жену, Зевс превратил Ио в белую телку, и связь их тайно продолжалась. Тогда Гера упросила мужа подарить ей эту телку и поручила Аргусу глаз с нее не спускать, а Зевс послал Гермеса убить Аргуса и освободить Ио. Несмотря на то что исполина убили и с задачей он не справился, Гера вознаградила его за верность – украсила его глазами хвост павлина, своего любимца. Так что, как видите, эта картина в вашем кабинете была для Лисандры настоящим символом. И я уверена, что все идет оттуда, что павлин был приставлен за вами присматривать. Вы знали, насколько ревнива была ваша жена?

Витторио и в голову никогда не приходило подобное истолкование картины. Он отвечает не сразу.

– Лисандра и в самом деле была ревнива… как многие женщины.

– Нет, вот именно что не «как многие женщины»! Ваша жена была болезненно ревнива, а вы и не знали? Впрочем, это понятно: когда на человека даже не смотришь, где уж там заниматься его душевным состоянием.

Ева Мария забывает о такте, о деликатности, она решает играть в открытую. Ева Мария сообщает Витторио, что Лисандра ему изменяла. Витторио не верит ни единому ее слову: он бы знал. Ева Мария цитирует ему его же слова: «Как правило, муж не знает о существовании любовника». Витторио упирается: Лисандра была не из таких. Ева Мария отвечает на это, что подобная классификация гроша ломаного не стоит. Витторио утверждает, что Лисандра его любила. Ева Мария возражает: «Разве одно с другим несовместимо? Потому она и изменяла вам, что любила». И Ева Мария описывает Витторио любовные сцены, повторяет не оставляющие сомнений слова, которые слышала от Франсиско. И повторяет их так же бесстыдно.

– Это в вас не находит никакого отклика? Или вы все-таки узнаете свою жену? Лисандра страдала, она дошла до того, что у нее осталось о дно-единственное желание: вновь обрести в объятиях другого то прекрасное, что ей дарили вы. Дарили – но перестали дарить. Она отдавала другому то, на что вы больше не отзывались. И из-за этого умерла. У меня есть два предположения насчет того, что могло произойти в вечер убийства.

Витторио выпрямляется. Ева Мария продолжает:

– В тот вечер ваша жена принимала любовника у вас дома, понятия не имею, случилось это впервые или она уже привыкла приводить туда мужчин. Лисандра надела новое платье и туфли на высоких каблуках, чтобы испытать свою власть над вами, она знает, что не удержит вас, знает, как обстоит дело, она ни в чем не обманывается, она понимает, что вы ее разлюбили, что у вас связь с другой женщиной, ей известно, что и самое новое платье не может соперничать с новой женщиной, хорошо ли, плохо ли одетой, но все же она надеется хоть ненадолго задержать на себе ваш взгляд и, нарядившись для другого, не может удержаться и не упрекнуть вас за то, что не заметили ее нового платья. Потому что этот Другой – тоже вы, вы, доступный, свободный, другой, но – вы, и никто иной. Отсюда и вся сцена. Отсюда и ваша ссора. Отсюда и показания соседки. Но ссора не мешает вам уйти. Тогда Лисандра берет два бокала и бутылку белого вина, думая о том, какая это пошлость – женщина, наливающая себе вино. А потом включает радио и ждет. Звонят. Она дважды спрашивает, кто там, потому что опаслива, и, услышав ответ, открывает. Любовник ждет в прихожей несколько секунд – так требуется по сценарию, а она возвращается в гостиную, поднимает подол платья и, наклонившись, поворачивается голым задом к двери, чтобы одарить гостя первой картинкой – той, какой одаривает его всегда. Ее ритуал. А любовник, чтобы избавиться от штанов, кладет на стол букет, с которым явился… допустим… букет красных роз… Лисандра краем глаза видит цветы, распрямляется, опускает подол своего нового платья, она старается овладеть собой, она пытается справиться с яростью при помощи действий, а потому берет вазу, идет наполнить ее водой и возвращается в гостиную, но этого оказывается мало, видеть красные розы ей по-прежнему невыносимо, она открывает окно, пытается остудить гнев свежим воздухом, высовывается в окно, подставляя лицо ветерку, только и этого недостаточно, и тогда она оборачивается, хватает букет красных роз и бросает любовнику в лицо. Уходи. Кем ты себя вообразил? Я ненавижу розы! На самом деле она не то чтобы ненавидит розы, на самом деле вы, Витторио, всегда дарили ей лилии – ее любимые цветы, так ведь вы мне сказали? Оскорбленный в лучших чувствах любовник забирает свой букет и уходит с цветами в руках, а осиротевшая вода остается напрасно ждать их в вазе… да, «осиротевшая», поскольку, заметив, что вода из вазы растекается по полу, невозможно не задаться вопросом, где же цветы. Чем еще можно объяснить, что на месте преступления этих цветов не нашли? Если у вашей жены не было странной привычки наполнять водой все вазы, сколько есть в доме, с цветами или без, единственное тому объяснение – изгнанный любовник унес букет с собой. Но перед тем задержался, чтобы вытолкнуть Лисандру в окно, у которого она, возможно, так и стояла… возможно, ждала, чтобы выветрился запах роз… Если бы она за несколько секунд до того не высунулась в окно глотнуть воздуха, возможно, гостю даже и в голову не пришло бы ее толкнуть, но в том-то и загадка чужого поступка, заставляющего совершить убийство. Лисандра, разумеется, сопротивлялась, тогда и упали кресла и лампа и разбилась фарфоровая кошечка и ваза с водой, конечно, но обиженный любовник победил. Выброшена в окно та, что не признавала роз. Та, что любила только лилии. Та, что любила только вас… Он выбросил из памяти ту, что заставила его потерять голову. И поспешил уйти. А потом вы вернулись. Вот и все.