встала на колени и подцепила что-то ниткой или леской – что-то, чего я не мог разглядеть, пока существо не вскарабкалось на стекло.

– Возьми его мех, возьми немного меха! – крикнула мне Фина. Но я не мог пошевелиться. Я просто смотрел на него. Что за чертовщина? Енот? Нет. А потом Фина навалилась сверху на это существо – черное, с белой полосой, которая шла от носа к загривку. Существо пыталось укусить ее и вцепиться когтями, но она придерживала его за спину, и он никак не мог ухватить металлический капот. Когда зверек как будто успокоился, она подняла его за шею с помощью лески. – Подойди, вырви немного меха, – сказала она.

– Как… – начал было я.

– Вырви у него клок своими руками! – крикнула Фина.

Этого было достаточно, чтобы заставить меня двигаться. Я вышел из машины и попытался зайти сзади, но зверек кидался на меня. Я пару раз прошелся по шкурке, но не хотел пострадать от укуса. Только с третьей попытки мне удалось вырвать большой клок шерсти с его бока.

– А теперь возвращайся в машину, – сказала Фина и опустила зверька на землю. Она пошла следом за ним дальше в поле, а потом и в сад.

К тому времени как она вернулась в машину, я все еще сидел с поднятой рукой, зажимая в кулаке клок шерсти. Фина достала кожаную сумку с вышивкой бисером и бахромой, открыла ее и жестом велела мне положить мех внутрь.

– Что это было? – спросил я, как только мы выехали на дорогу.

– Барсук.

– Зачем?

– Мы должны сделать для тебя ящик.

– Что?

– У тебя будет своя аптечка.

– О, – сказал я, как будто только и ждал такого объяснения.

Некоторое время мы ехали в тишине, потом Фина посмотрела на меня.

– Давным-давно у них не было названия для солнца. – Она указала пальцем на сияющий шар, зависающий прямо перед нами. – Они не могли решить, мужчина это или женщина, или кто-то еще. Все животные собрались, чтобы обсудить это, и тут из норы в земле вылез барсук и выкрикнул имя, но, как только это сделал, дал деру. Животные погнались за ним. Барсук нырнул под землю и остался там. Он боялся, что его накажут за то, что он придумал имя солнцу. – Фина включила поворотник и перестроилась на другую полосу, обгоняя грузовик, что еле тащился по правой полосе. – У некоторых из нас это чувство вины застряло внутри, нам все время кажется, будто мы сделали что-то не так. Как будто мы сами какие-то не такие. Как будто хотим назвать то, что скрыто глубоко внутри нас, но не можем, опасаясь, что нас накажут за это. Поэтому мы прячемся. Мы пьянствуем, потому что алкоголь помогает нам чувствовать, что можно быть самими собою и ничего не бояться. Но этим мы сами себя наказываем. То, чего мы больше всего не хотим, может обрушиться прямо на нас. Это барсучье лекарство – единственная надежда. Ты должен научиться жить там, внизу. Глубоко внутри себя, без страха.

Я отвернулся к окну. Посмотрел вниз, на серую полосу дороги. Слова Фины затронули что-то глубоко внутри. Все, что она сказала, было правдой. И эта правда ударила меня в самое нутро, где все собирается вместе, сплетаясь узлом.

– У Шестерки есть аптечка? – спросил я, хотя и так знал.

– Ты же знаешь, что есть.

– Ты помогла ему собрать?

– Этот мальчик никогда не позволял мне помогать ему в чем-либо, – ответила она, и ее голос треснул. Она вытерла слезы. – Он думает, что сам все знает и умеет, но посмотри, к чему это привело.

– Я как раз собирался тебе сказать. Я был у него.

– Как он тебе показался? – быстро спросила Фина, как будто ждала, что я заговорю об этом.

– С ним все в порядке. Но мы выпили. А потом он привел меня в подвал, начал говорить, что хочет показать мне какую-то хрень, поджег это растение, дунул мне в лицо порошком.

– Что ты чувствуешь?

– Что хочу его убить. Серьезно.

– Почему?

– Что значит – почему?

– Он сделал это не нарочно, – сказала Фина. – Он заблудился.

– Он облажался.

– Как и твой брат.

– Шестерка тоже был частью этого.

– И что? Мы все ошибаемся. Важно то, какими мы возвращаемся после этих ошибок.

– Тогда я не знаю, что мне делать. Я не могу его вернуть, я не могу их вернуть. Я не понимаю, к чему вся эта хрень.

– Ты и не должен понимать, – сказала она и опустила стекло.

Становилось жарко. Я тоже опустил стекло со своей стороны.

– Так устроена жизнь, – продолжила она. – Тебе не нужно знать все наперед. Она идет так, как идет. Мы не можем знать, что ждет нас за следующим поворотом. Но это и заставляет нас двигаться вперед.

Я хотел что-то сказать, но не мог. Просто не знал, что сказать. Все казалось одновременно правильным и неправильным. Я молчал – до самого конца поездки и потом еще долгие недели. И Фина не нарушала моего молчания.

Дэниел Гонсалес

Парни обалдели, когда я показал им пистолет. Они толкали друг друга и смеялись так, как не смеялись целую вечность. Все стало чертовски серьезно после смерти Мэнни. Что и должно было случиться. Я не говорю, что этого не должно было случиться. Но ему бы очень хотелось увидеть их такими. Ему бы тоже понравился пистолет. Настоящий пистолет. Такой же реальный, как любое оружие. Правда, белый и пластиковый, и я распечатал его на 3D-принтере в своей комнате в подвале, и раньше это была комната Мэнни. Я все еще не могу думать о нем в прошедшем времени. Сейчас Мэнни не здесь и не там. Он посреди середины, где можно находиться, когда больше негде.

На печать пистолета ушло всего три часа. Моя мама приготовила тако для ребят, пока они смотрели игру «Райдеров». Я остался в подвале и наблюдал за тем, как обрастает слоями моя пушка. Когда они спустились вниз, мы, затаив дыхание, смотрели, как вылезает из принтера последний слой. Я знал, что ребята ошалеют. Вот почему заранее скачал видео из YouTube, чтобы продемонстрировать им. Тридцатисекундный ролик о том, как парень выполняет 3D-печать, а затем стреляет из пистолета. Как только они увидели это, тогда-то и потеряли голову. Они кричали, пихались, как будто снова стали детьми. Как бывало раньше, когда мы бесновались от более примитивной хрени вроде видеоигр или ночь напролет резались на турнирах Madden[69], и кто-то выигрывал в четыре утра,