– Посмотри, мама, видишь, какой он крохотный. Тут совершенно не о чем беспокоиться.

У входа в комнату появился отец. Когда он заговорил, я заметил, что губы у него слегка дрожат.

– А, Эрвин! Я увидел тебя в окно. Ты должен обязательно мне рассказать о своих приключениях. Дай-ка посмотреть, что это у тебя там?

Я вложил ему в ладонь осколок шрапнели, и отец несколько раз покатал его между пальцами. Хорошо было оказаться дома.

Позже, когда я прилег отдохнуть, мне приснилось, что я лежу на спине, в луже крови, в кузове грузовика, пробирающегося по грязной лесной дороге, среди тел с оторванными руками и ногами. Из этого ужасного сна меня вырвал голос матери:

– Эрвин, я тебя уже третий раз зову! Ты собираешься вставать?

Я открыл глаза, спустил ноги на пол и стянул мокрую от пота майку. Ноги у меня дрожали – это у меня осталось после той морозной ночи, проведенной в кузове грузовика во время отступления из Ростова-на-Дону. Еще не до конца очнувшись ото сна, я пробормотал:

– С добрым утром, мама!

Первый день моего отпуска наполовину завершился.

Стояла жара, слишком сильная, чтобы проводить время среди раскаленных печей пекарни Глазера. Новости от Фрица могли подождать. Вместо этого я направился в Фридрихсхайн. Там над самыми высокими каштанами парка возвышалась Флактурм, зенитная башня люфтваффе – бетонная пародия на средневековый замок. На ее вершине в небо были нацелены стволы 88-миллиметровых зенитных орудий. Я впервые увидел это сооружение, и от его зловещего вида у меня по спине пробежал озноб.

Я направился на Фриденштрассе и вскоре оказался возле каскада прудов. На окружавшей пруды невысокой стене стояли скульптурные персонажи сказок братьев Гримм. Ребенком я любил сидеть здесь с отцом на каменных скамейках и любоваться сказочными фонтанами, пока он в очередной раз пересказывал мне истории Якоба и Вильгельма Гриммов. Он рассказывал их так часто, что в конце концов я их выучил наизусть. Сейчас при виде этих падающих струй воды детство показалось мне далеким, невозможным, словно одна из сказок, которые мне тут рассказывали. Я сделал глубокий вдох и направился на Лихтенбергерштрассе, собираясь зайти в пивнушку «Хорст Вессель», чтобы спокойно выпить чего-нибудь.

Потягивая пиво, я разговорился с одним парнем из люфтваффе в чине унтер-офицера и упомянул про Флактурм. Оказалось, он несет службу на этой башне и может устроить мне экскурсию в бомбоубежище, расположенное в подвале. Там вдоль стен лежали груды одеял и разные припасы.

– Спальные места и консервы для хранения в бомбоубежищах. Мы извлекли этот урок после Гамбурга. Не нужно быть провидцем, чтобы догадаться, кто будет теперь на очереди для их авиации.

Образы горящих зданий тут же возникли перед моим мысленным взором. Конечно, как солдат я привык к виду сожженных строений, но эти-то были немецкими. А мой гид предложил:

– Почему бы вам не прийти сегодня вечером? У нас тут играет цыганское трио – поверьте, очень хорошая музыка. Отвлечетесь немного. Вы не будете разочарованы, они талантливые музыканты[35]. Они очень хорошо играют на скрипке и аккордеоне.

Когда три недели моего отпуска подходили к концу, я явился для дальнейшего прохождения службы в казармы Лихтерфельде. За большим полированным столом сидел оберштурмфюрер, который долго расспрашивал меня о моем боевом опыте на Восточном фронте. Собираясь уходить, я спросил оберштурмфюрера, что известно о моем батальоне.

Его лицо посерьезнело, он поджал губы. Затем, положив ручку на стол, он поставил на его блестящую поверхность локти и ответил:

– Конечно, всех деталей сказать вам я не могу, но знаю, что ваш батальон сейчас в Северной Италии. Как известно, итальяшки нас предали. Ваши товарищи помогают разоружать итальянскую армию и поддерживают порядок в деревнях и городах. Трусость итальянцев не принесет нам большого вреда. Пусть теперь американцы сами повозятся с этими предателями. Однако что касается вас, унтершарфюрер Бартман, то должен сказать, на настоящий момент у нас нет для вас никакого особого задания. Пока что оставайтесь здесь, в Лихтерфельде, но, безусловно, данная ситуация может измениться в любой момент. Есть вопросы?

Будучи берлинцем, я решил воспользоваться ситуацией до конца.

– Мои родители живут в районе Фридрихсхайн… Они обрадуются, если мне будет позволено остаться с ними.

Хотя я забыл на мгновение, что теперь этот район называется Хорст-Вессель, но, к моему удивлению, оберштурмфюрер не обратил на это внимания и не стал возражать на мою просьбу.

– Только два условия, – сказал он. – Вы будете лично докладывать о своем присутствии по крайней мере дважды в неделю. И будете готовы в любой момент по первому требованию явиться в казармы.

Направляясь к остановке трамвая у ворот казарм, я твердо решил присоединиться к своим товарищам, греющимся сейчас на итальянском солнце. И уже в следующий раз, явившись в Лихтерфельде, я обратился с просьбой отправить меня обратно в мое подразделение дивизии «Лейбштандарт».

Условия моего пребывания с родителями вскоре еще более улучшились, поскольку от меня требовалось являться в казармы только раз в неделю, а все остальное время поддерживать контакт по телефону. И всякий раз, когда я лично докладывал о своем прибытии в казармах, мне выдавался продовольственный паек на всю следующую неделю. Безусловно, это было большим облегчением для моих родителей, поскольку иначе им пришлось бы делиться со мной своим крайне ограниченным рационом на протяжении трех недель моего пребывания в доме.

Вечером 22 ноября 1943 года я находился с родителями, когда мы получили радостное известие: жена моего брата родила девочку, которую назвали Анжеликой. Я стал дядей! В эти часы, как по заказу, сирены воздушной тревоги сделали довольно продолжительный перерыв прежде, чем снова над городом раздался их тревожный вой, нарушая короткий период моего наслаждения домашним уютом. Это был второй массированный авианалет за неделю. Началось систематическое разрушение Берлина.

Родители отправились в укрытие, располагавшееся в подвале, а я, несмотря на протесты матери, забрался на чердак нашего многоквартирного дома и наблюдал оттуда за разворачивающейся битвой в воздухе. Англичане атаковали центральную часть столицы рейха, так что здесь, на Штраусбергерштрассе, опасности практически не было.

Гул тяжелых бомбардировщиков нарастал, он напоминал барабанную дробь, которая раздается перед казнью. Лучи прожекторов стегали ночное небо, перекрещивались в поисках вражеских самолетов. А затем в небе зажглись «рождественские огни»: британский самолет-корректировщик сбросил на парашютах сотни разноцветных осветительных бомб. Это была прелюдия к страшной ночи бомбежек, призванных уничтожить мирных жителей города и их жилища. Волна за волной бомбардировщики налетали на центральные кварталы Берлина. К западу от Александерплац взрывы мощных авиабомб слились в сплошной грохот, напоминавший громовые раскаты. А затем на Берлин посыпались зажигательные бомбы, и столицу охватили пожары. Над городом повисли облака дыма, снизу подсвеченные кроваво-красными языками пламени.