«Необходимо запретить устройство единых церквей для сколько-нибудь значительных русских территорий. Нашим интересам соответствовало бы такое положение, при котором каждая деревня имела бы собственную секту, где развивались бы свои особые представления о Боге, Даже если в этом случае в отдельных деревнях возникнут шаманские культы, подобно негритянским или американо-индейским, то мы могли бы это только приветствовать, ибо это лишь увеличило бы количество факторов, дробящих русское пространство на мелкие единицы»[54].

На этом фоне становится понятным, чем на самом деле являлось разрешение открывать церкви на оккупированной территории и создавать военное духовенство во власовских частях, которое столь дорого о. Георгию, – временной тактической уступкой перед всеобщей оккультизацией населения покоренного восточного пространства. Протоиерей Георгий Митрофанов ставит знак равенства между Гитлером и Сталиным, но насколько это оправданно? Да, Сталин был атеистом и пытался выстроить атеистическую империю, правда, в конечном счете, не преуспел, но оккультистом он не был, более того, в волне террора 1937–1938 годов среди старых чекистов погибли и те, кто «баловался» с оккультизмом. Напротив, система, выстраивавшаяся Гитлером, была оккультной и антихристовой по своей сути. Дело здесь не только в обращении к германским языческим образам и в оккультных программах типа Аненербе, на которые в Третьем рейхе тратились огромные деньги и силы. Гораздо страшнее было то, что язычество и оккультизм гитлеровские пропагандисты стремились смешать с христианством: образ Неизвестного солдата кощунственно совмещался с ликом Христа, сам Гитлер являлся своим адептам в облике Мессии[55], так называемое копье Лонгина, пронзившее сердце Христово, в руках Гитлера стало магическим талисманом, а на пряжках ремней солдат, шедших убивать, грабить и зверствовать над мирным населением, были написаны слова из мессианского пророчества Исаии: «С нами Бог» (Ис. 8, 8). Крест на немецких самолетах, бомбивших школы и госпитали, явился одним из омерзительнейших в истории кощунств над Животворящим Древом, однако, также и знамением псевдохристианской, а в глубине – антихристовой западноевропейской цивилизации[56]. То, что одной из конечных целей нацистов являлось провозглашение Гитлера Мессией и признание его таковым покоренными народами всей земли, показывает следующая кощунственная молитва по подобию «Отче наш», активно распространявшаяся в листовках:

«Адольф Гитлер, ты наш вождь, имя твое наводит трепет на врагов, да приидет третья империя твоя. И да осуществится воля твоя на земле»[57].

Справедливыми и прозорливыми являются слова митрополита Сергия (Страгородского) (для о. Георгия Митрофанова – не более чем политического неудачника)[58] в послании от 11 ноября 1941 года:

«Всему миру ясно, что фашистские изверги являются сатанинскими врагами веры и христианства. Фашистам, с их убеждениями и деяниями, конечно, совсем не по пути за Христом и за христианской культурой».

Уже позднее, в пасхальном послании 1942 года, митрополит Сергий напишет:

«Тьма не победит света… Тем более не победить фашистам, возымевшим дерзость вместо креста Христова признать своим знаменем языческую свастику… Не забудем слов: «Сим победиши». Не свастика, а крест призван возглавить христианскую культуру, наше «христианское жительство». В фашистской Германии утверждают, что христианство не удалось и для будущего мирового прогресса не годится. Значит, Германия, предназначенная владеть миром будущего, должна забыть Христа и идти своим, новым путем. За эти безумные слова да поразит праведный Судия и Гитлера, и всех соумышленников его»[59].

По сути дела, тот исторический выбор, который делал митрополит Сергий, в чем-то соответствовал выбору святого благоверного князя Александра Невского – между Западом и Востоком, между внешним угнетением и внутренним растлением. И в своем обращении от 22 июня, кстати, абсолютно независимом от государственного влияния, Местоблюститель принял единственно спасительное для России и Русской Православной Церкви в тех условиях решение. Позднее в своих проповедях о. Иоанн (Крестьянкин) скажет о непонимании страдальческой личности митрополита Сергия и о его прозорливости. К сожалению, это непонимание продолжается и сейчас. Кажется ясно, за что погибли советские (русские) солдаты – за спасение русского народа от физического уничтожения и от оккультного рабства, в конечном счете – за спасение Православия. И о. Георгий Митрофанов совершенно напрасно проходит мимо феномена возрождения Православной веры по эту сторону фронта, а именно возрождение веры, в конечном счете, и явилось определяющим для исхода войны и будущего России. Оно трудноописуемо – его не выразишь числом священнослужителей, так или иначе участвовавших в войне, или количеством самолетов и танков, построенных на церковные деньги, или даже количеством людей, посетивших церковные службы. Пожалуй, лучшим его выражением может стать стихотворение, найденное в шинели простого русского советского солдата Андрея Зацепы, убитого в 1942 году:

К сожалению, своими проповедями и выступлениями о. Георгий Митрофанов не только оскорбляет память погибших воинов и живых ветеранов, но и идет против сложившейся церковной традиции: как известно, «Определением Архиерейского Собора Русской Православной Церкви 1994 года», в День Победы, девятого мая, установлено совершать «ежегодное поминовение усопших воинов, за веру, Отечество и народ жизнь свою положивших, и всех страдальчески погибших в Великую Отечественную войну 1941–1945 годов». Праздник 9 мая, который уважаемый протоиерей именует в своих выступлениях и высказываниях не иначе как «победобесием», приобрел церковное измерение и по сути вошел в современное Церковное Предание. Для многих наших не очень верующих сограждан память о войне и совместное церковно-государственное празднование Дня Победы – еще один способ воцерковления. В этом контексте выступления о. Георгия иначе как антимиссионерскими не назовешь.