Мне есть ради чего жить теперь – ради Кристин.

Моя любимая спит.

Отдыхай, моя милая!

Я позабочусь обо всем.

Я никому не позволю нас обворовывать.

Венец исчез, но я уверен, что найду его.

Я найду наше украшение, я напишу самую лучшую книгу, я сделаю все – только бы ты была счастлива…»

Салах шагал по дорожке, вдыхал полной грудью свежий соленый воздух – и улыбался.

Каким невероятным образом изменилась его жизнь!

Теперь все-все будет по-другому, не так, как раньше.

Эмоции переполняют его душу, и ему хочется говорить о них, хочется писать.

Мысли сами собой складываются в строчки книги.

Но еще не время уединяться с КПК.

Сначала надо найти свое украшение, доказать и самому себе, и Кристин – никому не позволительно воровать что-либо у Салаха!

«Я думаю, венец взял Ганс. – Парень нагнулся, чтобы завязать шнурок. – Он за обедом у меня эту сумку чуть ли не выхватывал из рук. Потом, наверное, дождался, пока мы с Кристин уснем, забрался в наш домик… Надо припугнуть его хорошенько, и он сразу расскажет, где спрятал мое украшение!»

Он сделал вперед еще пару шагов.

А потом из темноты вдруг выскользнула чья-то тень, и бок Салаха вспорола острая боль.

– Ты? Но почему?.. – прошептал парень, когда показавшаяся между облаками луна вдруг осветила лицо склонившегося над ним человека.

Вместо ответа последовал еще один удар ножом, и через секунду весь мир выключился.

* * *

В комнате для персонала, располагавшейся за стойкой рецепции, были созданы все условия для спокойного отдыха: окна плотно закрывались, дверь защелкивалась на замок, включенный в режиме небольшого обогрева кондиционер распространял тепло, а широкий кожаный диван оказался очень удобным.

Но заснуть Катя все равно не могла. Теперь, когда больше не было необходимости общаться с другими людьми, она стала осознавать: с Сергеем действительно все кончено. Он оказался плохим, ненадежным попутчиком, и придется ей дальше идти по жизни самостоятельно.

Днем это решение – расстаться – казалось ей таким правильным и логичным. В душе ее вдруг словно вспенилось что-то, похожее на эйфорию. Думалось о том, что в двадцать пять лет у нее есть все шансы быстро найти нового кавалера, и даже хотелось немного пофлиртовать с Андреем (в рамках приличия, конечно, все-таки мужчина несвободен).

Но теперь, в эту первую ночь без Сергея, разрыв не казался ей больше ни правильным решением, ни таким уж простым делом. Наоборот, возникло впечатление, что без Сергея ничего у нее не получится, что это просто невозможно – танцевать без него, улыбаться, радоваться жизни…

Все ее тело бьет мелкая дрожь. По раненой руке пробегают электрические искры боли. Но самые болезненные ощущения почему-то сконцентрировались в животе. Возникает такое впечатление, словно острый нож вспарывает ее брюшную полость и кромсает ее внутренние органы.

«Да, совершенно точно – моя любовь к Сергею «живет» в животе, – простонала Катя, поглаживая ладонью свой плоский животик. – Когда я узнала о его измене, мне тоже казалось, что меня буквально выпотрошили, вывернули наизнанку. Ну, не знаю, может, я неправильно устроена? Ведь считается, что любовь живет в сердце. А у меня – в животе, теперь я в этом не сомневаюсь».

Она старалась не думать о Сергее, но, как назло, память устроила ей «слайд-шоу».

Вот его первый взгляд перед признанием в любви – взволнованный, решительный. Какое тонкое и гибкое у него тело… И губы потрясающие – красивой формы, яркие, с четким контуром, когда они приоткрываются, видны ровные белые зубы, и правда жемчужины…

«Я просто травлю себе душу, – простонала Катя, поворачиваясь на бок. Может, в этом положении боль не будет терзать ее так мучительно? – Мне надо думать о том, что из моей жизни скоро исчезнет подлец, использовавший меня! Что я встречу настоящего, хорошего парня, и он сделает меня счастливой. Хорошо, что истинное лицо Сергея открылось мне именно теперь, – сейчас у меня еще есть время все исправить, у нас нет детей, которые пострадали бы в этой ситуации».

Ее мысли прервал стук в дверь.

– Катя, любимая, это я, открой, пожалуйста. Какой же я идиот! Вот что водка с людьми делает. Мне страшно вспоминать, что я наговорил тебе. Катя!

Сережкин голос.

И те самые слова, которые ей так хотелось услышать.

Боль в животе уже прошла, как будто ее и не было вовсе.

Один шаг к двери, щелчок замка, и все можно исправить. Все можно вернуть на круги своя, и опять будут любимые губы, и нежный, тонкий, «чайный» аромат его кожи, чуткие Сережины пальцы, ласкающие ее длинные волосы.

Но только… Все это иллюзия – его любовь. Не зря говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

А с другой стороны, зачем ей эта правда, от которой становится так больно, что невозможно ни вздохнуть, ни пошевелиться?..

* * *

Андрей все еще избегает откровенных ласк: поглаживает ее по руке, отводит от лица прядь светлых волос, легонько целует ее в висок, просто смотрит прямо в глаза.

В его взгляде проскальзывает почти демонстративное равнодушие. Почти. Но на самом деле он просто притворяется. Делает вид, что до вспышки сексуального безумия – как до другой галактики. И это свидетельствует только о том, что схождение лавины началось, оно уже происходит…

Как же ее заводит эта якобы равнодушная нежность! Поцеловать бы сейчас Андрея в губы! Прижаться к любимому телу, медленно освобождая его от одежды, дразня его нарочито неторопливыми прикосновениями…

Собрав всю силу воли, Лика встает с постели и усаживается на пуфик.

– Андрей, не приставай ко мне, пожалуйста! Сейчас у меня голова другим забита. Я хочу подумать. Мне пришло на ум несколько идей, надо их проверить и…

Слова заканчиваются.

Потому что Андрей уже рядом, его пальцы ласкают ее щиколотки, колени, бедра, легко пробираются под «ниточки» трусиков‑стрингов.

– Продолжай, что же ты замолчала? – И его дыхание щекочет ее кожу. – Тебе так нравится? Скажи, нравится?

– Нет. Ни капельки.

– Тогда почему ты вся дрожишь?

Все, момент для бегства упущен.

Устоять на краю пропасти ей уже не удастся.

Что ж, падать – так падать!

Может быть, это безумие смоет, унесет прочь все ее страхи и волнение, разъедающие душу?

Лика стаскивает платье, тянется к брюкам Андрея, целует его губы, плечи, живот…

Потом, когда волна возбуждения откатывает и действительность вновь приобретает реальные очертания, Андрей довольно улыбается: