Так же жестко ответил Врангель на протесты председателя Таврической губернской земской управы В.А. Оболенского по поводу неоправданно жестких действий начальника особого отдела штаба Русской армии генерала Климовича, засадившего в тюрьмы Крыма, не только реальных противников власти, но и случайных людей. «Конечно, у Климовича есть свои недостатки, но на таком посту должен находиться специалист своего дела», – холодно ответил Врангель Оболенскому[352].

Уверенно жестко поступил Врангель во время эвакуации из Крыма в ноябре 1920 года, когда по воспоминаниям офицера штаба Русской армии

A. А. Валентинова, в Севастополе «на одной из пристаней какой-то офицер пытался стрелять и ссаживать уже погрузившихся, но он был расстрелян, и главнокомандующий заявил на их просьбу в поддержании порядка: «Я прикажу расстрелять еще сотню, но наведу порядок…»[353].

Высокую оценку П.Н. Врангелю, как политическому и военному лидера, дал выдающийся российский политик, публицист и общественный деятель

B. В. Шульгин, встречавшийся с бароном в 1920 году в Крыму. В своей книге мемуаров «1920» Василий Шульгин писал: «Отворяется дверь, и на пороге появляется высокая фигура того, кого со злости большевики называют «крымским ханом». Меня поразила перемена в его лице. Он помолодел, расцвел. Казалось бы, что тяжесть, свалившаяся на него теперь, несравнима с той, которую он нес там, в Царицыне… В этом человеке чувствовался ток высокого напряжения. Его психологическая энергия насыщала окружающую среду и невидимыми проводниками доходила до тех мест, где начинались непосредственное действие. Эта непрерывно вибрирующая воля, вера в свое дело и легкость, с которой он нес на себе тяжесть власти, которая не придавливала его, а, наоборот, окрыляла, – они-то и сделали это дело удержания Тавриды, дело, граничащее с чудесным…»[354].

Василий Шульгин отметил еще одно важное качество Врангеля, как политика – реализм и прагматизм. Он не ставил себе и народу фантастических, нерешаемых в тех условиях задач. «Я не задаюсь широкими планами… – говорил он Шульгину. – Политику завоевания России надо отставить… Нельзя воевать со всем светом… Я отлично понимаю, что без помощи русского населения нельзя ничего сделать… Я добиваюсь, чтобы в Крыму, чтобы хоть на этом клочке, сделать жизнь возможной: идет земельная реформа, вводится волостное земство, заводится порядок и возможная свобода… Никто тебя не душит, никто тебя не мучает – живи, как жилось…»[355].

Сильную волю, решительность, постоянный настрой на борьбу видели у Врангеля почти все, общавшиеся и работавшие с ним. «Врангель принадлежал к числу тех политических деятелей, для которых борьба– естественная стихия, – отмечал с восторженным почитанием относившийся к Врангелю российский юрист, ведущий журналист крымской газеты «Великая Россия» Н.Н. Чебышев. – И чем непреодолимее было препятствие, тем охотнее, радостнее он на него шел. В нем был «боевой восторг», то, что делало его военным с головы до пяток, до малейшего нерва в мизинце. Но он был не только военным, не только военачальником, не только бойцом, рвущимся принять личное непосредственное участие в сражении. Врангель имел дар и вкус к организационной работе, управлению людьми и влиянию разумом, волей, искусными ходами виртуоза-шахматиста для осуществления поставленных им себе политических целей на благо русского дела, как он это благо понимал… Природа вооружила его разум стальной пружиной крепкой воли, а кроме того – тем духовным возбуждением, подъемом, с оттенком экстаза, который позволяет избраннику и видеть над головами других, и ярче, глубже чувствовать и хранить в неудачах незыблемость духа»[356].

Известный политический и общественный деятель России, экономист и публицист П.Б. Струве, в 1920 году работавший начальником Управления иностранных дел (министр иностранных дел) в Правительстве П.Н. Врангеля, отмечал «присущий Врангелю как живой личности самородный дар властвовать, приказывать и управлять. Гений властвования был тут прежде всего заключен в изумительную соответственную, сродную ему, адекватную телесную оболочку… И отдельным людям, и целым толпам передавалось сразу и неотразимо некое ощущение властной силы, заключенной в внушительной фигуре Врангеля. Но огромный рост физически знаменовал именно соответствие чему-то высшему и духовному. Физическому облику силы соответствовали и свойства духа: богатое воображение, крепкая воля, неукротимая действенность. Творческое воображение барона постоянно работало, ставило задачи, искало путей для действий, на которые могла бы направиться воля, в которых могла бы разрядиться присущая Врангелю изумительная энергия. Эта воля поддерживалась, эта энергия питалась громадным, но подлинно историческим честолюбием и глубоким, органическим, неотъемлемым от его личности, патриотизмом служения России…»[357].

Примерно так же характеризует П.Н. Врангеля работавший с ним в 1920 году председатель земского совета Таврической губернии, депутат 1-й Государственной Думы России В.А. Оболенский. «Высокая, стройная и гибкая фигура барона Врангеля, имевшего вид «джигита» в черной черкеске, его странное, удлиненное лицо с живыми, несколько волчьими глазами, произвели на меня сильное впечатление, – отметил он после первой встречи с бароном. – Во всем – в манере говорить, в нервных повелительных жестах, во взгляде и голосе – чувствовался сильный, волевой и решительный человек, созданный быть вождем… Врангель не возбуждал к себе такого непосредственного доверия, как Деникин, но в противоположность Деникину он не в предвзятых идеях, а в самой жизни старался почерпнуть руководящие нити своей политики. Он жадно ловил впечатления на фронте и в тылу, и к каждому своему собеседнику, хотя бы он не разделял его взглядов, относился с живейшим интересом. В трудную и ответственную минуту, когда по сделанному тогда им признанию, у него на победу оставалось не больше одного шанса из ста, он подходил к власти без определенной программы, с верой в свою интуицию и в уменье делать практические выводы из опыта жизни. Он ставил себе определенную цель, а средства готов был выбирать любые… Мне казалось, что наконец у кормила южнорусской власти стал нужный для нее человек, человек, вышедший из правых кругов, но обладающий большим запасом оппортунизма, а отчасти и авантюризма – качествами отрицательными для политика нормального времени, но необходимыми для вождя во время гражданской войны»[358].

Своих соратников и исполнителей П.Н. Врангель подбирал, как считают некоторые исследователи биографии барона, не по личному расположению и родству, не по партийной принадлежности, а исключительно по деловым качествам конкретного человека, необходимыми для реализации его военно-политических целей. Реально осознавая свою неосведомленность в вопросах экономики, науки, торговли, пропаганды, Правитель Крыма не стеснялся советоваться с профессионалами. «Он приемлет все, что целесообразно, он без предрассудков готов назначить кого угодно на какой угодно пост, если подходящий человек», – говорили его служащие[359].

«Он был очень умен, удивительно быстро и тонко разбирался в людях. Разбирался в каждом человеке