— Камуфляж? — Уэллесли еще больше покраснел и подозрительно прищурился. — Николай, камуфляжа не существует. Я именно тот, кем меня все считают. Послушайте, я совершил грубую ошибку и понимаю, что должен заплатить за нее. Это так, но я никогда не стану убивать по вашему приказу. Вы хотите, как мне кажется, превратить маленький должок в источник бессрочного кредита. Не выйдет, Николай! Так что продолжайте, товарищ Жаров, топите меня дальше Сделайте меня “банкротом”, если вы угрожаете мне этим. Пусть я потеряю работу, больше того, может быть, даже свободу, но все это будет временно, отнюдь не навсегда. Но если я стану плясать под вашу дудку, мне конец. Я увязну еще глубже. Что вы потребуете от меня в следующий раз? Новое предательство? Еще одно убийство? То, что вы делаете сейчас, — это форменный шантаж, и вы это знаете. Но я на него не поддамся. А потому — делайте, что хотите, примите мои “наилучшие пожелания” и прощайте навсегда!

— Блеф! — с улыбкой ответил Жаров. — И прекрасно разыгранный. Но все-таки чистейшей воды блеф. — Улыбка сползла с его лица, и он поднялся на ноги — Прекрасно, но напоследок я должен сказать вам: вы слепы, как крот. Я немедленно звоню и сообщаю, что вы наш тайный агент, что все это время вы работали на нас.

— Ваш агент? — Сжатые в кулаки пальцы Уэллесли затряслись. — Что ж, возможно это так, я был вашим агентом, но никогда не работал на вас активно, я не сделал ничего плохого Жаров снова улыбнулся, но улыбка получилась больше похожей на гримасу. Пожав худыми плечами, он направился к двери.

— Вы, конечно, за это ответите, — бросил он на ходу.

Уэллесли тоже вскочил со стула и первым оказался у двери.

— Какого черта? Куда это вы направились? — резко спросил он. — Мы еще ничего не решили — Я сказал все, что должен был сказать, — ответил Жаров, резко остановившись. Секунду спустя он протянул руку и снял с вешалки пальто. — Так что сейчас... — он понизил голос, и уголок рта у него изогнулся, — сейчас я ухожу. — Вытащив из кармана тонкие кожаные перчатки, он быстро натянул их на руки — Вы посмеете помешать мне в этом, Норман? Поверьте, вам это дорого обойдется.

Уэллесли никогда не отличался физической силой, а потому не сомневался в правоте слов гостя. Он слегка попятился и спросил:

— Так что же вы собираетесь делать дальше?

— Я доложу о вашем отказе, — напрямик сообщил тот — Передам, что вы больше не считаете себя должником и хотите, чтобы все ваши долги были списаны Не сомневаюсь, что они ответят “нет” и захотят списать со счета вас. Ваше досье “случайно” окажется в компьютере одного из руководителей вашего отдела и — Мое досье? — Уэллесли часто-часто замигал водянистыми глазками — Несколько грязных фотографий, запечатлевших меня вместе с проституткой через одностороннее стекло в одной из московских гостиниц двенадцать лет назад? Бог мой, даже в то время это гроша ломаного не стоило. Такое происходило чуть ли не ежедневно и было обычным делом Завтра же я пойду и сам доложу об этом старом проступке. И что вы сможете сделать в этом случае? Более того, я назову имена, и ваше в первую очередь, а в этой ситуации вы уже не сможете работать ни как агент, ни как курьер, Николай!

Жаров печально качнул головой.

— Ваше досье гораздо объемнее, чем вы думаете, Норман. В нем зафиксирована вся та секретная информация, которую вы передали нам за эти годы Хотите и в этом чистосердечно признаться? Боюсь, вам понадобится несколько лет, чтобы рассказать обо всем — Какая еще информация? — Уэллесли побагровел — Я никогда ничего вам не передавал Информация?.

Жаров увидел, что он затрясся одновременно от ярости и отчаяния. Улыбка медленно возвращалась на лицо русского агента.

— Я знаю, что вы нам ничего не передавали До сих пор мы вас ни о чем и не просили, — спокойно сказал он — Мне также хорошо известно, что вы, в общем-то, невинны, но этого не знают те, от кого зависит ваша судьба. Только теперь мы решили кое о чем попросить вас. Так что вы вольны заплатить долг или... — Он снова пожал плечами. — Вы сами вольны распоряжаться своей жизнью, дружище.

Жаров хотел было уже открыть дверь, но Уэллесли крепко ухватил его за рукав.

— Мне... мне надо подумать, — хрипло произнес он.

— Понимаю, но не раздумывайте чересчур долго. Уэллесли сглотнул слюну и молча кивнул.

— Вам не следует выходить здесь. Идите через заднюю дверь. — Он повел гостя в глубь квартиры. — Как вы вообще пришли сюда? Господи, если вас кто-либо видел, я...

— Меня никто не видел, Норман. К тому же меня здесь практически никто не знает. Я был в казино на Кромвел-роуд, потом взял такси и попросил высадить меня в нескольких кварталах от вашего дома. Дальше я шел пешком. И сейчас тоже пойду пешком, а потом поймаю другую машину.

Уэллесли вывел Жарова через заднюю дверь и проводил по тропинке через сад к воротам. Прежде чем за ним закрылись створки ворот, Жаров достал из кармана конверт и протянул его Уэллесли.

— Здесь кое-какие фотографии, Норман. Вы их еще не видели. Пусть они напомнят вам, что не следует тянуть с принятием решения, Норман. Вы же понимаете, что мы вынуждены спешить. И не пытайтесь искать меня, я сам с вами свяжусь. А тем временем... мне придется убить пару ночей. Может быть, мне даже посчастливится найти хорошенькую проститутку. — Он холодно усмехнулся. — И если ваши люди сфотографируют меня с ней... я с удовольствием сохраню эти фотографии в качестве памятных сувениров.

После ухода гостя Уэллесли нетвердой походкой вернулся в дом. Налив себе еще порцию, он сел и вынул фотографии из конверта. Для любого непосвященного это были всего лишь несколько моментальных снимков. Но Уэллесли, как и любой другой агент Британской разведки или разведки какой-либо иной страны, воспринял их совершенно иначе. На фотографиях был запечатлен Уэллесли в компании человека значительно старше его по возрасту. Оба были в пальто и меховых ушанках. Вот они вместе прогуливаются, оживленно беседуют на фоне куполов и башен на Красной площади, вот пьют водку, сидя на крыльце какой-то дачи. Всего около полудюжины фотографий, но они безоговорочно свидетельствовали о том, что эти двое — закадычные друзья.

Старшему “другу” Уэллесли можно было дать около шестидесяти пяти лет, виски его окрасила седина, а над высоким, покрытым морщинами лбом чернела зачесанная назад прядь волос. Из-под густых черных бровей смотрели маленькие глазки, в уголках глаз и рта скопились мелкие морщинки, и если бы не твердо сжатые губы, лицо его можно было бы назвать приятным и веселым. Этот человек и был по-своему веселым, даже убийство могло доставлять ему радость.

— Боровиц... — беззвучно произнес его имя Уэллесли. — Боровиц! — уже вслух повторил он. — Старый ублюдок! Господи, каким же идиотом я был!

Одна фотография представляла особый интерес. Точнее — место, где она была снята. Уэллесли и Боровиц стояли в парке возле старинного особняка, когда-то, видимо, весьма роскошного, со множеством архитектурных деталей, принадлежащих разным стилям. Две башни в виде минаретов на концах круто обрывающихся стен торчали вверх, словно сгнившие, фаллической формы грибы, их полуосыпавшиеся лепные украшения и провисшие, покосившиеся перила придавали особняку вид еще большей запущенности и разрушения. Однако, на самом деле, особняк вовсе не был таким заброшенным и ветхим.