На пыльный, но понемногу прояснившийся экран вылез довольно противный парень с микрофоном в руках.

– …с неофициальным визитом, – сказал парень. – На время пребывания в нашем городе ее высочество остановилось… она остановилась… в резиденции посла…

Произнеся последние слова, говоривший вместе с микрофоном отъехал назад, так что стал виден в полроста. Одет он был хорошо, как никто в буднее утро не одевается, – в светлом пиджаке и рубашке с галстуком. А позади светлого пиджака обнаружился старинный желто-белый двухэтажный дом с наглухо закрытой лакированной дверью, над которой плескался флаг цветов моря и неба с крестами, львами, щитами и венками.

– …откуда после короткого ознакомления с некоторыми достопримечательностями столицы отбыла… отбыло… в аэропорт Домодедово, – закончил парень и вдруг ни с того ни с сего обратился к кому-то с вопросительной интонацией: – Зинаида?..

Немедленно на экране его сменила еще более неприятная девушка, сидевшая в закрытом помещении и раздраженно глядевшая в экран складного компьютера.

– Спасибо, Семён, – сказала она в компьютер и подняла глаза на застывшего от всего увиденного Игоря Алексеевича. – А теперь из аэропорта Домодедово репортаж нашего корреспондента Василия Племянникова. Василий?..

В телевизоре взвыли самолетные двигатели, и появился с микрофоном в руке Василий, длинноволосый, в отличие от коротко стриженного и аккуратно причесанного Семёна, и, вместо пиджака с галстуком – в короткой курточке поверх майки, но тоже несимпатичный. Аэродромный ветер красиво трепал длинные волосы Василия, а позади этих хорошо вымытых и наверняка лишенных малейшей перхоти волос по бетону полз и разворачивался короткий и толстенький самолет с уже знакомым флагом на борту.

– Здравствуйте, Зинаида, – сказал Василий после небольшой паузы, которую он выдержал с напряженным выражением лица, возникающим обычно, если внезапно прихватило живот. – Только что мы видим, как взлетает, взлетая, вылетающий из аэропорта Домодедово, мы видели, из аэропорта, самолет, лайнер, который мы видим, воздушный лайнер, которым отправляется, улетая, к себе на родину после неофициального визита, но дружеского, вот на наших глазах он набирает высоту, нет, еще нет, вот он выруливает на взлетную полосу, полосу взлета, и перед отлетом, перед возвращением на родину, мы взяли эксклюзивное интервью, нам дала интервью эксклюзивное ее величество… вернее, ее высочество, точнее, ее высочество принцесса, как вы знаете, находившаяся с коротким неофициальным… вот он вырулил на взлетную полосу, сейчас будет взлетать… ее высоче…

Двигатели взвыли громче, самолет с флагом вырвался из-за волос Василия и быстро поехал по бетону, все быстрее и быстрее, а двигатели выли, и Игорь Алексеевич Капец так и не расслышал имя своей любимой.

Зато он увидел ее.

На экране опять появились волосы Василия, но теперь их показывали со стороны затылка.

А из-за волос выглядывало лицо совсем юной, лет шестнадцати на вид, девушки, и Игорь эту незнакомую ему девушку сразу узнал – узнал эту бледность с зеленоватым оттенком, какая бывает у девушек, проведших бессонную ночь, эти немного навыкате карие с вишневым оттенком глаза, этот широкий рот подростка.

Обычно про таких девушек говорят "некрасивая, но милая".

– Эх, ты, – сказал Игорь Капец принцессе, – что ж ты так? Не попрощалась даже…

Девушка быстро шевелила узкими губами, но слов ее не было слышно.

– …особенно люди… э-э… вашего города, – вместо девушки заговорила удивительно глупым голосом скрытая в телевизоре переводчица. – Ее высочество говорит, что москвичи очень добрые, сердечные и… ну, это… благородные. Те, кого она встретила и успела… в общем… полюбить… да, полюбить всей душой. И она… в смысле ее высочество… передает свою благодарность и любовь этим прекрасным людям. И шлет им… да, воздушный поцелуй. Благодарю вас.

Голос заткнулся, а на экране остался только светло-голубой воздух с желтым кругом солнца посредине, к которому, задрав тупой нос, поднимался толстенький самолет с уже почти невидимым флагом на боку.

Игорь наконец закурил, сидя на кровати, но тут же бросил сигарету на пол, затоптал босой подошвой, встал, отломал ножку от стула и разбил ею сначала пустой террариум, потом телевизор, потом выбросил палку в открытое окно и лег снова спать.

А вечером того же дня добрые абхазские соседи вызвали скорую, и она повезла больного к Преображенке, свернула на набережную, еще раз свернула, открылся шлагбаум, мелькнуло знакомое, увы, и нам светлое имя профессора Ганнушкина в названии медицинского учреждения, микроавтобус с крестом въехал в короткую аллею больших старых деревьев, свернул налево, затормозил, вышли, не торопясь, санитары…

И вся, как говорится, любовь. Где только от нее не лечатся! Причем некоторые даже успешно.

Вот и Капец И. А. был выписан через два месяца в состоянии устойчивой ремиссии и с передачей, конечно, на учет в психоневрологическом диспансере по месту его жительства.

Однако на поверку-то оказалась ремиссия не такой уж и устойчивой. Потому что домой, в комнату на Усачевке, Игорь не поехал. Вместо этого он направился – причем пешком, хотя деньги, вы не поверите, ему вернули вместе с одеждой все до копеечки – в совершенно противоположную сторону. К утру он зачем-то достиг Тушинского вещевого рынка, где вдруг проявил здравый смысл следующим образом: приобрел подходящую сезону одежду. Госпитализировали-то его прохладной весной, в толстой клетчатой рубахе и спортивных брюках из липкой синтетики, а выпустили в середине жаркого лета. И он купил на все деньги, шестьсот рублей, удобные и легкие штаны из хорошего турецкого материала с большими карманами. Штаны эти напомнили ему покроем форменные, камуфляжные, и очень понравились, он их как надел в примерочной за коробками, так и не снял больше, а синтетические оставил на месте переодевания. Больше у него денег не было, только на тонкую и длинную сосиску в булке. После завтрака Игорь Алексеевич вытер кетчуп с лица оставшейся бумажкой, а бумажку аккуратно положил в урну, при этом в обычной урне обнаружился приятный сюрприз – кто-то, тоже обновив гардероб, бросил в мусор использованную, но вполне еще годную майку и крепкие ботинки типа тапочек… В общем, при выходе с рынка его уже было не узнать.

Да и до этого, если честно, в стриженном больничной машинкой наголо и обросшем за ночь светлой щетиной бомже нелегко было узнать подполковника, хотя бы и бывшего.

А он все шел себе и шел, пересек в воздухе, по прозрачному переходу, Кольцевую автодорогу и двинулся дальше на северо-запад вдоль шоссе. Сверкающие машины, проносясь, обдавали его раздраженным ревом и ядовитым российским выхлопом, пыль покрывала лицо, огненное, уже закатное солнце слепило глаза. Но он не щурился, глядя на пылающий шар, к которому вознеслась его лягушка.

Больше ему нечего было делать здесь, среди людей и других не способных к счастью тварей.

Да хватит же плакать! Не плачь, там встретимся.

Если повернуть от выхода из метро за угол, там они и стоят.