— На Пашу-очкарика похож.

— Точно, — подхватил Нос. — Похож. Только не он ни хрена.

Надежда разгоралась с каждым их словом. Рабовладельцы не узнают Сергея!

— Паша-очкарик? Слепой пацан без ног? Это он?

— Ты его знаешь? — озадачился Кирюха.

— Та старуха около церкви говорила. Паша-очкарик работает иногда на вашей точке на вокзале, да? У подземного перехода? Его зовут Паша?

Кирюхе все это надоело. Он нахмурился.

— Что ты мелешь, задрот? Что у тебя за дела?

Сейчас было не до легенд. Я получил надежду, и мне нужно было убедиться.

— Я ищу брата. Он пропал. Мне сказали, что видели на вокзале инвалида, похожего на моего брата. Только… без глаз. И без ног.

Кирюха внимательно слушал. И, кажется, начал понимать.

— Ты поэтому около церкви засел? Нас выслеживал? Брата ищешь?

— А ты бы не искал?

Кирюха усмехнулся и покачал головой. А затем смял листовку с фотографией Сергея и отшвырнул ее в сторону.

— Ясно-понятно. У меня для тебя две новости, волосатик. Хорошая и плохая. Сначала, наверное, хорошая. Этого задрота с фотки мы никогда не видели. Он малость похож на нашего Пашу-очкарика, но это не он.

Я непроизвольно выдохнул, и это был возглас облегчения. Я искал брата, но самым страшным вариантом было найти его запуганным и покалеченным рабом-инвалидом. От сердца отлегло. Я благодарил бога.

— Почему — Паша-очкарик? — спросил я неожиданно даже для себя. — Он же без глаз? Почему очкарик?

Губошлеп и Нос гнусно заулыбались. А Кирюха и вовсе развеселился.

— Интересно, да? А он в Москву из какой-то деревни ехал. Глаза лечить. Зрение у мальчика было ни к черту, понимаешь ли. Хотел операцию сделать, чтобы исправить проблему, — Кирюха весело хохотнул. — Ну, мы ему и помогли. Нет глаз — нет проблемы. Паша визжал, как свинья. Давно мы так не ржали.

— Смешно, значит, было, — сказал я.

— Ты еще не дослушал, — веселился Кирюха. — Это было во-первых. Но есть и во-вторых. Очкарик — от слова «очко». Шаришь, к чему я?

Нос и Губошлеп сияли, переглядываясь. Я все понял. Господи.

Если верить школьным учебникам, эти трое — Кирюха и его подельники — тоже были одного со мной биологического вида. Но так не могло быть. Так не должно было быть. Если учебники утверждают, что подобные твари являются представителями моего же биологического вида — к черту такие учебники.

— Шарю, — подтвердил я.

Пальцами левой руки, опущенной вдоль тела, я обхватил рукоятку приклеенного к запястью ножа. Чуть потянул на себя и почувствовал, как один конец скотча с неслышным, а лишь ощущаемым мною чавканьем отклеивается от кожи.

Кирюха вдруг стал очень серьезным. Он смотрел на меня, как не перегоревшую лампочку. И это было самым жутким. Разве может быть моральная сторона в вопросе избавления от ненужной лампочки? Нет, только практическая. Выкинуть в ведро или разбить об асфальт перед машиной соседа?

— А теперь перейдем, волосатик, к плохой новости, — произнес Кирюха. Он убрал в карман мой телефон. Теперь у него в руках оставался лишь складной нож, который они нашли в кармане пиджака. — Не нравится мне, когда задроты типа тебя ошиваются вокруг. Когда вынюхивают. Спрашивают. Лезут, суют свой нос. А ты, к тому же, нормально так вынюхал. Уже две наши точки выучил. Непорядок, волосатик. Мне такое не нравится. И никому не понравится.

Кирюха чуть улыбнулся, раскрывая нож.

— Так что живым ты отсюда не уйдешь.

Я обмяк, издав вопль отчаяния, и уронил голову на грудь. В ту же секунду отвел правую руку назад, словно замахиваясь для удара — но так, чтобы амбалы решили, что это мой тайный маневр и попытка оказать сопротивление. Губошлеп метнулся ко мне и крепко сжал правую руку.

Левой я выхватил нож. Дернул большим пальцем. Подушечка пальца уперлась в выемку в лезвии ножа, предназначенную для извлечения лезвия без помощи второй руки. Щелкнуло лезвие.

Вложив вес всего тела, я вонзил нож по самую рукоятку в бедро Губошлепа. Лезвие прошило мягкие ткани и уперлось в бедренную кость.

— АААА! — истошно заверещал Губошлеп, падая.

Не без труда я выдернул нож из раны, откуда фонтаном брызнула кровь. Нос что-то орал, выхватывая травматический пистолет из-за пояса и устремляясь ко мне. Благодаря выработанным в сотне драк рефлексам я остался жив — успел вовремя пригнуться, прикрыв голову рукой. Выстрел прогремел над самым ухом. Снизу-вверх я полоснул ножом по вооруженной руке Носа, рассекая острым, как бритва, лезвием его предплечье. Схватил его за запястье и полоснул еще раз, сверху-вниз.

Кровь брызгала во все стороны. Нос успел ойкнуть. Я схватил пистолет за ствол и вывернул, ломая указательный палец носа. Когда пистолет оказался у меня, я со всей силы врезал им по голове Носа.

Рукоятка металлического пистолета угодила ему в висок. Нос рухнул рядом с вопящим и извивающимся Губошлепом, который, держась судорожно трясущимися руками за свое бедро, с ужасом наблюдал, как из рассеченной до кости ноги все сильнее и мощнее фонтанирует кровь.

А потом мою спину в районе лопатки пронзила адская боль. Кирюха пылу сражения все-таки выбрал нужный момент и сделал выпад, вонзив лезвие моего же ножа мне в спину. Разворачиваясь и ревя от боли, я врезал ему рукояткой ствола по лицу. Кирюха упал на колени. А когда поднялся, то увидел направленный на него ствол.

— Нож бросил!

— Э, волосатик, ты не…

Одуревший от боли и ярости, я выстрелил. Никогда раньше я не стрелял. Затвор молниеносно отлетел назад, выплевывая в сторону стреляную гильзу и обдавая меня облаком пороховых газов. Пистолет дернулся в руке, отдача прошла до плеча и тупой болью отозвалась в раскалывающейся груди и пронзенной ножом спине.

Резиновая пуля травматика ударила Кирюху в плечо. Он дернулся от удара и упал на колено, стиснув зубы от боли.

— Б…, не надо, ты…!

Я врезал ему ногой в лицо. Ломая нос, разбивая губы и выбивая зубы. Кирюха булькнул, падая. Я прыгнул сверху, уткнувшись коленом в его грудь, и приставил ствол к глазу ублюдка.

— Не дергайся! Пусть это и травматик, но сейчас ч выстрелю, и резиновая пуля прошьет твой глаз и мозги! Сдохнешь сразу! Не дергайся!

Хрипя, тяжело дыша и сглатывая кровь, Кирюха в ужасе уставился на меня. Вокруг его глаз уже образовались синие круг. Он наливались мгновенно — значит, нос был сломан основательно.

В стороне верещал Губошлеп, обнимаясь с пронзенной ногой. Рядом с ним валялся в отключке Нос — при падении он странно поднял руку со сломанным в трех местах указательным пальцем, и сейчас в этой позе смахивал на пловца.

— Ты совсем отморозок что ли, — прохрипел Кирюха. Его голос звучал в нос и булькал и вибрировал от заливающей его глотку крови. — Тебе же не жить теперь.