— Калеку?

— Говорили, что он чокнутый — наверное, так и было. Но я его хорошо запомнил! Я стоял далеко, но этого мальчишку вывели на эшафот в тот день, и он там стоял, пока людям рассказывали ложь про моего отца...

— Радж, это было... Это был... Но я...

Снова залп, еще один...

— Нова, я видел, как этот мальчишка стоял там и смотрел! Он смотрел даже тогда, когда у отца из-под ног выбили табуретку. И тогда я подумал, что все эджландцы одинаковые, что вы все похожи на этого чокнутого калеку. У вас на глазах происходят страшные, ужасные события, а вам хоть бы хны!

— Не надо, Радж, не все мы такие...

Больше он ничего не успел сказать. Как раз в это самое время в сторону ворот устремилась изящная карета, из которой доносились истеричные крики. Кричала женщина:

— Отпустите меня! Убирайтесь! Кучер, кучер, остановите карету!

— О моя милая!

— Капитан...

— Пойдемте...

В грозовом небе играли разноцветные огни, и от них струи дождя становились разноцветными, светящимися. Карета легко мчалась по улицам. Капитан набросился на Кату.

— Но как же... бал? — беспомощно проговорила она. — Мы... не туда едем...

Капитан покрывал ее губы горячими поцелуями.

— Бал? Игрушки для заскучавших детишек! Позволь, милая, я еще поцелую тебя...

Но нет, поцелуев капитану было мало. Дрожа от нетерпения, он тискал колени Каты, пытался задрать юбку... О, но он был так хорош собой...

— Куда вы меня везете?

— Куда же еще, моя милая, как не в любовное гнездышко?

— Вы делаете мне больно...

— Никогда! О святая невинность! У тебя еще никогда не было любовника? Если тебе и будет больно, то совсем немножко. Прольется чуть-чуть крови... но зато потом ты ощутишь божественный экстаз!

«Значит, все правда — правда все, что говорила тетя Влада!»

«Это испытание. Провалишься — и станешь шлюхой».

Ката стала отбиваться. Она царапалась, кусалась, брыкалась, кричала. Она уже была готова выпрыгнуть из кареты, оставив в ней окровавленного капитана.

Но тут послышался звон разбитого стекла.

— Вот проклятие! Фонарь кто-то разбил! — выругался кучер. Завязалась драка — кто-то напал на кучера. Карета съехала с мостовой.

Кто-то другой схватил вожжи.

— Тпру!

— Что там такое?!

Капитан вдруг отпустил Кату, сорвал с окна занавеску...

И получил кулаком в нос.

Он откинулся на сиденье, Ката вскрикнула от страха: в окошко просунулась голова мальчишки-вагана — темнокожего, словно вымазанного ваксой. Мальчишка схватил ее за руку и потянул к себе.

Да что же это такое? Ката стала вырываться.

— Вот дурочка! Я же тебя спасаю!

Юноша-ваган пытался успокоить девушку, но заставить ее замолчать ему никак не удавалось. В итоге он крепко обнял ее и поцеловал в губы.

Ката была настолько ошеломлена, что прекратила сопротивление, поддалась мгновению, и мгновение получилось долгим.

Как сладок был этот поцелуй!

Как непохож на грубые ласки капитана!

Но как она могла? Одно дело, если бы ее соблазнил аристократ, и совсем другое — целоваться с каким-то первым попавшимся уличным мальчишкой!

Ката оттолкнула его и влепила ему пощечину.

— Да как ты смеешь! Грязный бродяга!

— Ката, неужели ты не узнаешь меня? Неужели ты и вправду меня не узнаешь?

Но мальчишке-вагану не удалось дождаться ответа. На крики девушки прибежал патруль. Синемундирники были пьяны, но очень сердиты и держали наготове заряженные мушкеты.

— Ваганы! Хватай их!

Юноша успел чмокнуть Кату на прощание и умчался в темноту — исчез, словно привидение.

Очень скоро Ката, промокшая и едва державшаяся на ногах, была укутана в теплый солдатский плащ, а стражник с жесткой соломенной бороденкой расспрашивал ее о том, что случилось.

А Ката не могла придумать, что ей отвечать.

«Ката, неужели ты не узнаешь меня?»

Но что она могла ответить?

Из кареты послышался стон, из окошка высунулась физиономия с окровавленным, красным, как у куклы, носом.

— Напали ваганы... — хрипло проговорил капитан. — Мы с этой дамой... с этой добропорядочной девицей... стали жертвами нападения ваганов.

Джем упал на мостовую. Он тяжело дышал. Дождь лил как из ведра.

Что он наделал? А что он мог поделать?

Когда он увидел Кату на площади, он уже тогда понял, что все кончено, что все кончено навсегда. Ее изменили, ее превратили в совсем другую девушку. О, все было безнадежно! Он всегда будет любить ее, но что он мог поделать, если она даже не узнала его? Что он мог поделать, когда его ожидали такие страшные испытания?

Горела щека, по которой ударила Ката.

— Ох, Радж, — простонал Джем. Но Раджа рядом не было.

Надо было отправляться на поиски друга. Но тут Джем услышал неподалеку крики приближавшихся синемундирников. Неподалеку стояло несколько телег.

Джем стремглав бросился к ближайшей из них.

— Ну, знаете ли, молодой человек...

— Ну, что?!

Утренний свет струился в окна гостиничного номера, в котором царил ужасный беспорядок. По ковру тут и там валялись игральные карты, бумажки, грязные носовые платки, полный ночной горшок. На столе стояли захватанные жирными пальцами стаканы, обивка на диване была вся заляпана, а на неприбранной кровати валялся молодой человек со спущенными штанами, голый до пояса. От его подмышек распространялся стойкий запах пота, мятые простыни на кровати были перепачканы подливкой, вином... да мало ли чем еще!

Аптекарь с отвращением смотрел на своего пациента. Насколько приятнее было лечить дам! Аптекарь никак не мог понять, почему молодой человек знатного рода мог жить в такой грязи. Именно этого молодого человека он видел впервые, но такой тип молодых людей был ему хорошо знаком. Этот пациент был хорош собой — то есть хорош вообще, но не сейчас, с распухшим до чудовищных размеров носом. На голове у молодого человека красовался черный парик, черные усы были напомажены до лакового блеска (между прочим, одного уса недоставало, а парик съехал набок, и стали видны рыжие кудряшки). Вообще-то профессионал такого уровня, как наш аптекарь, мог бы счесть оскорбительным для себя вызов в такую неряшливую обстановку. И притом — в такое время! Ведь он собирался лечь спать! Только-только закончился бал, где у аптекаря было немало работы: ему пришлось выхаживать дам, у которых от духоты случились обмороки.